И я, кажется, этому понтийскому парню склонен поверить, подумал Лешка, вспомнив восемь огоньков во мгле Царства мертвых; вслух он очень вкрадчиво спросил, взболтав Грааль перед носом грека, может, ты помнишь их все? Огласи, как говорится, весь список.
Деклетианий не стал ломаться, огласил:
Первый, и один из самых страшных чревоугодие.
Сизоворонкин вспомнил толстяка из французского средневековья, и согласился.
Второй, продолжил грек, прелюбодеяние и блуд.
Тут Лешка-Геракл вспомнил Клеопатру и не стал сразу кивать.
Если это и грех, подумал он, то такой, без которого никак не обойтись. Иначе, откуда дети будут браться? К тому же насчет нас с Клеопатрой Я парень молодой, неженатый; она тоже живет жила по законам своего государства
Тот факт, что законы эти, быть может, Клеопатра сама и написала (если, конечно, умела писать), Алексей предпочел проигнорировать. Вместо этого он еще раз вспомнил волнующие изгибы тела египетской царицы, и Грозно сверкнул очами на Деклетиания, который шумно задышал в опасной близости от него.
Продолжай, сурово кивнул он греку.
Тот вздохнул, и продолжил теперь уже без пауз:
Алчность, печаль, гнев, уныние, тщеславие, гордыня.
Сизоворонкин сначала примерил все это на грека; решил, что последнему больше всего подходит уныние, и только потом восхитился с немалой долей возмущения:
А как же грех смертоубийства? Где пропали предательство, зависть, черствость. Это что если я сейчас сверну этому дохляку шею, то буду пред богами чист и невинен, аки агнец? А если сяду опять рядом и буду скулить как сука, потерявшая сразу и хозяина, и щенков, то стану неугодным провидению?
Деклетианий печально кивнул. Скорее всего тому обстоятельству, что отобрать волшебный бокал у громилы, ворвавшегося в его унылое жилище, никак не получится.
Это ты зря, парень! ухмыльнулся Геракл, сейчас для тебя провидение это я! Очень доброе провидение. На лечись!
Понимая, что ударная доза «лекарства» в виде эликсира сладострастия и чревоугодия может стать для изголодавшегося страстотерпца смертельной, он свел за спиной оба бокала, ощутив, как тело пронзила приятная истома сродни слабому электрическому току. Это соединились три сущности Грааля.
Алексей протянул сосуд с тремя смертными грехами Деклетианию, и тот жадно припал к бокалу. Сизоворонкин его понимал. Он впал в грех уныния всего на пару десятков секунд, и то до сих пор зябко поводил плечами, а этот грек
Деклетианий наконец оторвался от питья. Его глаза теперь стали совершенно безумными. Сизоворонкин от греха подальше решил опередить его; подтолкнул в спину, предварительно открыв скрипучую дверь. Снаружи в комнату ворвалось низко сидящее солнце, навстречу которому и устремился грек. Алексей выходить туда, в мир, где соседи двадцать лет лишь наблюдали за страданиями Деклетиания, не стал.
Теперь он вам вашу «любовь» вернет, позлорадствовал Лешка, ныряя в свое оконце, может, сегодня тут родился местный Казанова? Или поручик Ржевский?
Ржевский недолюбливал женщин Не успевал!
А я? подумал Алексей, выбирая, к какому из пяти оставшихся светлых пятен шагнуть, я успеваю? Или Зевс не врал, когда утверждал, что здесь, в Царстве мертвых, нет ни прошлого, ни будущего.
Сизоворонкину вдруг стало совсем неуютно. Ему захотелось назад, к теплому свету трапезной в олимпийском дворце, а лучше на ложе роскошной спальни, где его ждала бы одна из богинь.
А хоть бы и не одна, облизнулся он, вглядываясь в очередную комнату.
Нет, это была не комната. Огонь из большой жаровни освещал юрту, и людей, которые разыгрывали в ней очередную драму. Главным действующим лицом в ней был властный старик с жидкой бородкой красноватого в свете углей цвета. Он был одет в какой-то совсем не праздничный халат и кожаные сапоги, туго натянутые на кривоватые ноги. Старик, очевидно, только что вскочил с маленькой скамеечки, и сейчас навис над распростершимся перед ним соплеменником, чей наряд был гораздо роскошней и богаче. А вот фигура этого монгола (Сизоворонкин готов был внимать словам нового языка, который уже знал на этот раз древнемонгольскому) выражала всем поникшими плечами, мелко трясущимся задом и всхлипыванием со стороны уткнувшегося в кошму лица раскаяние, страх и понимание неизбежности сурового наказания.
Ты не юзбаши, сурово бросил в его спину старик, ты кусок навоза под копытами наших коней. Как надлежит поступить с трусом, Субудай?
Юз сто; баши глава Значит, сотник, перевел Лешка.
У входа в юрту ворохнулась куча железа и кожи, оказавшаяся еще одним стариком с изборожденным морщинами темным лицом и жидкими усами того же красноватого цвета.
Твоя Яса говорит, о Великий, что этого презренного, недостойного следовать за тобой к Последнему морю, следует оставить здесь на потеху диким зверям. А каждого десятого из его сотни предать милосердной смерти чистым железом.
Приступайте, махнул рукой неизвестный пока Алексею повелитель.
К преступнику, вина которого была неизвестна полубогу, подскочили от войлочной двери еще две живые груды, теперь уже практически полностью железные.
Барласы Или тиграуды, всплыло в памяти Сизоворонкина давно и напрочь забытые названия из когда-то прочитанной книжки.