Он еще успел оглянуться, чтобы в последний раз насладиться прекрасным видом царицы Египта, уже стоящей на ложе в полный рост. В лице божественной Клеопатры еще царило блаженство и благодарность ему, полубогу, за эти мгновения, а может, столетия. Но что-то в нем, в чеканном профиле древнеегипетского канона красоты, уже тянулось вслед за Сизоворонкиным в царство мертвых. И он понял, что эта прекрасная женщина уже получила в жизни то, о чем мечтала. И что новые страсти, и новые мужчины какими бы умелыми они не были не заставят царицу забыть об этом дне. И это разочарование будет копиться в ней; оно будет усугубляться пропажей волшебного сосуда, и когда-нибудь совсем скоро прорвется в роковую минуту, когда эти нежные и опытные руки достанут из ларца смертельных аспидов.
Лицо Клеопатры таяло в застывающей дымке, а Алексей в первый раз в мире мертвых содрогнулся; ну не любил он змей! Он искренне пожелал царице отодвинуть этот страшный миг как можно дальше. Наслаждаться жизнью хоть и без Грааля. Выйти замуж, что ли!
А муза у вас есть?
А муза нет. Вот такая в зызни зопа
Вокруг по-прежнему мерцали огоньки. Круг теперь стал поменьше в нем осталось шесть окон. Они ничем не отличались друг от друга. Сизоворонкин непроизвольно втянул поглубже туманного воздуха; убедился, что кухней не пахнет, и отдал право первого шага Гераклу. Тело само шагнуло вперед, к стремительно выросшему окну. Лешка заглянул внутрь, и в первый момент ничего и никого не заметил. Комната если окно действительно вело в комнату была погружена во тьму. Из нее несло чем-то кислым и неприятным настолько, что Алексею расхотелось попадать в этот мир.
Эх, грехи мои тяжкие, простонал кто-то в темноте уныло.
Почти сразу что-то затрещало; тьму разорвал целый сноп искр, а потом зародился огонек, осветивший прежде всего крючковатый нос на бледном мужском лице. Сравнивать этот персонаж с Клеопатрой было не просто неприлично чудовищно и оскорбительно для царицы. И все же у этих двух таких разных персонажей было общее Грааль. На столе, теперь достаточно ярко освещенном каким-то допотопным светильником, стояла копия сосуда, который сжимал в руке Сизоворонкин. Но пробовать то, что было налито в копию серого мира, чем-то схожего с Царством мертвых, ему категорически не хотелось.
А ведь придется, вздохнул он, кое-как наматывая на бедра длинный кусок ткани.
Лицо старика, теперь сидевшего за столом, не выразило при появлении полубога никаких чувств. Наверное, потому, что на нем просто не оставалось места для чего-то иного, кроме грусти. Не легкой меланхолии или, как раньше говорили, сплина. В лице этом давно и прочно поселилась вселенская грусть. Оно не изменило выражение, даже когда Алексей поднял со столешницы бокал, и, держа его подальше от собственного, в котором перемешались безумная страсть и лучшие яства всех времен и народов, отхлебнул из нового сосуда.
Лучше бы он этого не делал. Лешка рухнул на стул рядом с незнакомцем, придавленный к полу чудовищным грузом беспросветной тоски. Все, что было внутри него черного и грязного, взбаламутилось, заполнило тело без остатка.
Давайте поговорим о смысле жизни
Не хочется.
Ладно, пойдем длинным путем. Хотите выпить?
Вообще-то такой анекдот нужно рассказывать женщинам. Но унылый мужчина за столом кивнул, и Алексей подсунул ему Грааль. Свой, конечно. По мере того, как огромный кадык на морщинистой, плохо выбритой шее скакал все быстрее, а глаза над бокалом выпучивались в изумленной, а потом восторженной гримасе, Сизоворонкин понял, что с бокалом он угадал. А когда незнакомец, наконец, со стуком опустил волшебный сосуд на столешницу, Лешка даже чуть не отскочил от него в угол таким желанием было заполнено сейчас лицо старика. Впрочем, стариком этого человека называть было рано. Несколько глотков из Грааля разгладили его морщины; заполнили румянцем щеки, а глаза, как уже говорилось, заставили сверкать ярко и ищуще.
Потом, остановил, наконец, его порыв Алексей, успевший тоже испить оживляющей влаги, потом пойдешь отрываться. Сначала ответь мне зачем ты пьешь эту гадость?
Он потряс емкостью в левой руке, заставив румянец на щеках незнакомца чуть потускнеть.
Деклетианий. Так зовут меня, чужеземец.
Ну, не такой уж я и чужеземец, проворчал про себя Сизоворонкин, настоящий Геракл тоже был является греком, как и ты, парень. Алексей (это он представился уже вслух, тоже ограничившись именем). Так что заставляет травиться этим?
Бокал еще раз плеснул своим содержимым.
Это сосуд греха, чужеземец, начал пояснение Деклетианий, мудрец, что подарил его, предполагал, что со временем он может явить миру остальные пороки, ради которых стоит жить на земле. А как узнать, что питье в этом сосуде (он ткнул пальцем в Грааль, несущий тоску) несет нечто иное, чем уныние? Только попробовав.
Ага, методом проб и ошибок, сообразил Алексей, только вот тебе еще одна ошибка, экспериментатор. Грехов-то издавна люди насчитывают всего семь. Я имею в виде общепринятых, смертных.
Вот! вскричал Деклетианий, бросая жаркие взоры не на Сизоворонкина, а на его бокал, вот общепринятая ошибка. В то время, как ученый муж Евагрий Понтийский доказал, что на самом деле таких грехов восемь.