Бензир оказался не только лучшим знатоком творчествам великого поэта, но и прекрасным чтецом. Однако, как ни был очарован Свет волшебством слов, он сразу отметил, что смысл услышанного не совсем соответствует тому, что намертво было запечатлено в его голове. И как только Бензир умолк, охотник воскликнул:
Но я слышал совсем другое
Да, опять получив молчаливое согласие Предводительницы, кивнул Бензир, все свитки говорят, что удивительную силу нашего поэта получит тот, кто принесет в жертву главу рода парсов. Истинные строки божественного Фардоса, кроме самих парсов слышали немногие.
Он нараспев повторил главные строки поэмы:
Тому, кто подвиги свершит,
Ее спасая;
За кем пойдет она,
Готовая на жертву!
Свет криво усмехнулся:
Значит, Иджомах не получит силы, даже если изведет всех Предводительниц парсов?
Сразу несколько парсов вскочили с ножами в руках, и тут же медленно опустились на место, лишь только Предводительница подняла руку.
Пока есть великий род парсов, у него всегда будут Предводительницы, сурово ответила Халида так звали гордую красавицу, однако и ты слушал о мастере Иджомахе?
У меня к нему долг крови, молодой охотник уже давно понял, что учителя давно нет в живых, и то, кто повинен в его смерти.
Халида сделала паузу, словно ожидая, что Свет расскажет, какой урон причинил мастер Дао охотнику. Не дождавшись, она заметила:
Что ж, так может сказать каждый парс.
Мне бы лишь добраться до него, Свет понимал, что тайно проникнуть в Обитель вряд ли удастся даже ему.
Вдруг искра надежды промелькнула в его голове.
В Обители Дао уже знают о новой жертве? он сидя поклонился в сторону Халиды.
Наверное, нет, ответил ему Нажудин.
Но они всегда готовы заплатить за Предводительницу парсов? повернулся к нему Свет.
Конечно, пожал плечами тот, не понимая пока, к чему клонит охотник.
И если мы привезем жертву.., Свет снова поклонился в сторону красавицы, уже стоя на ногах.
Ножи снова сверкнули в отблесках костра, и громкие крики возмущения прервали его. Парсы подступили к нему невозмутимо скрестившему руки на груди. Они размахивали ножами у его лица и выкрикивали то ли угрозы, то ли оскорбления; а может, и то и другое вместе в общем гаме разобрать было невозможно. Да Свет и не пытался.
Ножи снова сверкнули в отблесках костра, и громкие крики возмущения прервали его. Парсы подступили к нему невозмутимо скрестившему руки на груди. Они размахивали ножами у его лица и выкрикивали то ли угрозы, то ли оскорбления; а может, и то и другое вместе в общем гаме разобрать было невозможно. Да Свет и не пытался.
Он не отводил вопрошающего взгляда от лица Халиды, которая решала тут все.
Тише вы! одним возгласом утихомирила она толпу; сейчас Халида снова было грозной Повелительницей, говори.
Мне бы лишь добиться поединка с Иджомахом
И ты сможешь победить его?
Смогу! голос Света не дрогнул.
Двое стояли, разделенные костром, и долго глядели друг другу в глаза. Тишину вокруг нарушал лишь треск горевших сучьев.
Хорошо, я согласна, кинула наконец Халида.
Теперь шумная толпа бросилась к ней, чтобы мгновенье спустя умолкнуть, ибо Предводительница снова подняла руку.
Решено, сказала она коротко, и ушла в полумрак, к повозке.
Парсы, разом погрустневшие, снова стали устраиваться у костра. Вскоре, подогретые кружками терпкого вина, они снова зашумели; затем затянули веселую песню. Свет, изумленный такой метаморфозой, подумал, что только у такого народа гордого и бесшабашного, неистового в бою и отходчивого мог родиться великий поэт.
Вскоре парсы действительно отходчивые накормили пленников и начали устраиваться на ночлег, вверив ночной покой обретенному герою Свету. Последний решил, что с такой задачей вполне справится один Волк, и тоже уснул, немного утомленный последними событиями.
Глава 5. Поединок
Любин, посланник Повелителя Узоха, истощил все свое воображение, придумывая новые и новые проклятия тому, что сотворил дебри, окружавшие земли рода Ясеня. Он выбрал кратчайший путь к деревне и наивно надеялся на звериные тропы, какие-то просеки и прогалины; может даже на лесные дороги. Звериные тропы попадались, но вели они обычно совсем не туда, куда надо было Любину. Лишь к исходу шестых суток весь исцарапанный, разбитый кружением по непроходимым буреломам и ветровалам, истощавший, он вышел к Русинке.
К охоте злодей приучен не был; питался какими-то ягодами, от которых постоянно мучился животом. Так что его путь к деревне мог бы легко проследить не самый опытный следопыт по запаху. Измученный, плохо соображавший от голода, он направился вниз по реке, и на этот раз не ошибся. К вечеру он добрался до опустевшей деревне и рухнул, не входя в нее.
Жаркое солнце делало свое дело смрад от гниющего теперь порубленного и исколотого стрелами скота накрывал тяжелым удушливым одеялом все окрестности. Лишь наутро, пересилив себя; может быть немного привыкнув к невыносимому запаху, а скорее подгоняемый голодным желудком, он направился к ближайшему дому. Там он спугнул стаю огромных воронов и безошибочно нашел погреб.
Отъевшись за все дни блужданий по лесу, Любин обошел, стараясь дышать покороче, все дома и, конечно же, не нашел никого живого. Впрочем, мертвых тоже не было кроме скотины. Он опять вышел на берег Русинки, где свежий ветерок как-то отгонял смрад. Встав по центру огромного пятна пожарища, он нажал на левый глаз и привычно вздрогнул, услышав в мозгу голос незримого Повелителя.