Наталья Владимировна Тимофеева - Простые числа времён. Стихи, пародии стр 5.

И в груди моей сердце зайдётся от счастья и боли
В невозможности мир этот в душу вместить целиком,
Растворившись в его лучезарной и грешной юдоли,
Повисев на кресте, походив по воде босиком.

Сколько вас, не отпетых попами,
Сколько их, не отпетых попов?
Сколько устлано троп черепами
Не обретших здесь даже гробов!

Как там, Боже, на небе живётся
С калиброванной дыркой в виске?
Разве выжившим здесь достаётся
Горевать и недужить в тоске?

Твари выглядят справно и гладко, 
Кровь чужая хмелит и бодрит.
Жизнь земная бессмысленно-кратка
И безумием века смердит.

Вот и Вы, уходя, оглянулись
На судьбу беспощадной страны.
Здесь на каждого хватит по пуле,
Если будут вождям не верны.

Кто-то память оставил в потомках,
Кто-то сгинул, сошедши на нет
Кружка с ложкой в тюремной котомке,
Знай, черпают колымский рассвет

Я болью прадеда болею,
Да Соловецкой тишиной.
Я в жизни многое сумею,
Пока есть судьи надо мной.
Не поскользнусь на ровном месте,
Не оступлюсь у кривизны,
За пайку хлеба  граммов двести
Сниму последние штаны,
Но не отдам ни крест нательный,
Ни разменяю совесть в хлам.
За ваш концлагерь безраздельный
Своей свободы не отдам.
Убить возможно только тело,
Но птица Божия  душа.
Всё, что во мне перегорело,
Вам не даёт опять дышать.
Вы алчны, хоть и не богаты
И, ненавидя день-деньской,
Забыли всё, что было свято,
Утратив совесть и покой.
Сгустилось небо Божьим гневом,
Грядёт великий урожай, 
Людским загубленным посевом
Он знаменует отчий край.
Кровавой тризной волки сыты,
Но вновь волнуются нутра.
И землю наголо обритой
Заочно видят мастера
Заплечных дел и их потомки.
В мечтах ослаб бездельный век.
Ему бы снова окрик громкий
Да кровь на Соловецкий снег.

Там, где море ласкает без устали серые скалы,
Там, где чайки, как дети, над бездной гортанно кричат,
Там рассвет из воды выступает безудержно алый,
Словно лал огнедышащий в сотни и сотни карат.

И когда он до берега нежно дотронется, сразу
Пробудится пичуга, сорвётся с нависшей скалы.
И откроется ширь неоглядная птичьему глазу,
Где могучие пенные ходят и дышат валы.

Вдалеке замаячат рыбацкая лодка и парус,
Паутиной луча от бледнеющей в небе луны
Перевитые с морем, останется только Икару
Пролететь над бездонной громадой девятой волны

И в груди моей сердце зайдётся от счастья и боли
В невозможности мир этот в душу вместить целиком,
Растворившись в его лучезарной и грешной юдоли,
Повисев на кресте, походив по воде босиком.

Сколько вас, не отпетых попами,
Сколько их, не отпетых попов?
Сколько устлано троп черепами
Не обретших здесь даже гробов!

Как там, Боже, на небе живётся
С калиброванной дыркой в виске?
Разве выжившим здесь достаётся
Горевать и недужить в тоске?

Твари выглядят справно и гладко, 
Кровь чужая хмелит и бодрит.
Жизнь земная бессмысленно-кратка
И безумием века смердит.

Вот и Вы, уходя, оглянулись
На судьбу беспощадной страны.
Здесь на каждого хватит по пуле,
Если будут вождям не верны.

Кто-то память оставил в потомках,
Кто-то сгинул, сошедши на нет
Кружка с ложкой в тюремной котомке,
Знай, черпают колымский рассвет

Я болью прадеда болею,
Да Соловецкой тишиной.
Я в жизни многое сумею,
Пока есть судьи надо мной.
Не поскользнусь на ровном месте,
Не оступлюсь у кривизны,
За пайку хлеба  граммов двести
Сниму последние штаны,
Но не отдам ни крест нательный,
Ни разменяю совесть в хлам.
За ваш концлагерь безраздельный
Своей свободы не отдам.
Убить возможно только тело,
Но птица Божия  душа.
Всё, что во мне перегорело,
Вам не даёт опять дышать.
Вы алчны, хоть и не богаты
И, ненавидя день-деньской,
Забыли всё, что было свято,
Утратив совесть и покой.
Сгустилось небо Божьим гневом,
Грядёт великий урожай, 
Людским загубленным посевом
Он знаменует отчий край.
Кровавой тризной волки сыты,
Но вновь волнуются нутра.
И землю наголо обритой
Заочно видят мастера
Заплечных дел и их потомки.
В мечтах ослаб бездельный век.
Ему бы снова окрик громкий
Да кровь на Соловецкий снег.

Шаг вправо, шаг влево, считай  побег,
Смертельный тюремный вальс.
Какой на груди висит оберег,
Что нынче от пули спас?
Эй, дед, не грусти, за ударный труд
Попозже дадут бурду.
Смотри, «дубаря» от ворот несут, 
К другому пошёл суду.
Сюда ты, разведка, попал, за что,
Народу родному враг?
Ты номером лагерным здесь учтён,
Да кличкой, зовут-то как?
Смотри, у блатных и чифирь, и хлеб,
Здесь вору почёт и честь.
Надежды питать? Да ты что, ослеп,
Немного  и выйдешь весь.
А «деду» всего-то лишь сорок лет,
От голода худ, как штырь.
В глазах ни зрачков, ни печали нет,
В душе  пустой монастырь.
Ведь были жена, и сынок, и дочь,
Война но любовь была!
А после победы однажды в ночь
Разбилась, как из стекла.
Под пытками вымучил подпись чёрт, 
Вали на этап, «шпион».
Десятка,  не ссы,  не велик эскорт
У тамошних похорон
Овчарка его догрызёт мосол,