Можете думать о нас что угодно, Наталья Юрьевна, но лично я считаю, что есть предел, за который переступать нельзя. Убивать тысячи, а может миллионы людей быть может, собственных граждан а потом свалить это на другого Такой грех ничем не искупить. А мне уже и не успеть.
Я поняла вас, Соломон Моисеевич. И даже готова поверить. Только что вам от меня надо?
Как что? удивился такой непонятливости еврей, остановить их.
Мышка негромко просвистела, и Соломон ничуть не удивился этому все-таки воспитывался в одной стране с Крупиной. Он торопливо продолжил, показывая, что досконально все продумал:
Я сейчас к вашему патриотизму взывать не буду. Я хочу нанять вас, Наталья Юрьевна. Вы знаете я очень богат. Ваши пятьдесят миллиардов, это В общем, я сделаю вас своей наследницей. А вы сначала сделайте одно нужно уничтожить эту троицу Джона, Джереми и Майка. Вот, он протянул маленький конвертик, в котором Наталья нащупала дискету, здесь вся информация. Не очень много, но больше не смог бы собрать никто. Так что вы скажете, Наталья Юрьевна?
Очень глухо стукнула входная дверь. Это очень вовремя для Натальи вернулась Инесса Яковлевна.
Я скажу, что теперь моя очередь погулять, Соломон Моисеевич, встала со стула Наталья.
Она глянула на часы и несколько удивилась такая неспешная, и вроде бы совсем короткая беседа, в которой со многими паузами говорил практически только гость, длилась до половины двенадцатого.
Вот это прогулочка получилась у Инессы Яковлевны, пожалела она больные ноги старушки, которая деликатно постучалась в столовую.
Я скажу, что теперь моя очередь погулять, Соломон Моисеевич, встала со стула Наталья.
Она глянула на часы и несколько удивилась такая неспешная, и вроде бы совсем короткая беседа, в которой со многими паузами говорил практически только гость, длилась до половины двенадцатого.
Вот это прогулочка получилась у Инессы Яковлевны, пожалела она больные ноги старушки, которая деликатно постучалась в столовую.
Входите, практически одновременно воскликнули хозяйка и ее поздний гость.
Они тут же рассмеялись, так что незримая струна напряженной недоговоренности с обеих сторон тут же лопнула; точнее растаяла, чтобы воскреснуть, как только Наталья с Соломоном останутся одни. Потому что она поняла старый еврей не уйдет, пока не получит ответа. Причем положительного.
Хитрый старый черт, почти ласково выругалась Мышка, знает, что его никто не погонит из дома на ночь глядя. Вот и развлекайтесь тут вдвоем. А мне надо подумать. Крепко подумать. А ты молчи!
Это она прикрикнула на какого-то маленького монстрика под названием жадность, который сейчас пытался укорениться внутри нее после упоминания о наследстве старого еврея. Она повернулась к Инессе Яковлевне:
Соломон Моисеевич останется сегодня у нас. Поставьте еще чайку, Инесса Яковлевна, да идите отдыхать, она едва удержалась, чтобы не выпалить что-то вроде, только в разных спальнях, ладно?
А Соломон опять угадал, потому что хитро подмигнул Мышке раньше, чем она успела выскользнуть за дверь. Улица встретила ее свежестью близкого моря, далекими сполохами огней над Тель-Авивом и предчувствием беды. Поэтому она, только что собиравшаяся действительно прогуляться по тихим ночным улицам, тут же скользнула в тень, которая, как оказалось, уже была занята. Человек во всем черном принял ее в объятия крепкие и усыпляющие. По крайней мере, он сам так думал, перехватывая Мышку на удушающий прием опасный тем, что тут надо было филигранно просчитывать каждое движение. Иначе к ногам упал бы не пленник (пленница), а бездыханный труп. Агент три нуля трупом становиться не пожелала. Ее движения были еще более точными и стремительными, нежели те, которыми так и не успел воспользоваться неизвестный пока наблюдатель. Именно его тело легло на теплую до сих пор траву. Приводить «черного человека» в сознание Наталья пока не стала. Что он мог сказать интересного? Разве только назвать того, кто прислал его сюда. Так это можно было спросить у другого того, что дернулся сейчас в тени соседнего дерева.
Серая Мышка скользнула уже сюда; со второго недвижного тела, которую в свете далекого фонаря было видно чуть лучше, она стянула маску. И кивнула тому, что сделала правильный выбор, не свернув ни первому, ни второму наблюдателю шею раз и навсегда. Потому что в смуглом лице она распознала отчетливые семитские черты. Прислали ли этих «рыцарей плаща и кинжала» за Соломоном, или это Ирину Рувимчик так быстро вычислили израильские спецслужбы, теперь не имело никакого значения. Этот дом, в который она возвращалась, как мышка в глубокую теплую норку, придется бросить; может быть прямо сейчас. Потому что в следующей тени она разглядела, а точнее прочувствовала какое-то суматошное движение; даже чуть слышный вскрик. Словно туда раньше ее скользнул другой хищник, не такой умелый, как Серая Мышка.
И она отступила и от места схватки неведомых противников, и от собственного дома. Отступила к другому гнезду, тоже подобранному заранее. Это «гнездо» можно было назвать скорее птичьим; оно располагалось на самой вершине рукотворного каменного «дерева», и было посещаемым практически круглосуточно другими «птицами». Ресторан, незатейливо названный хозяином «Бат-Ям», занимал два верхних этажа самого высокого здания пригорода Тель-Авива. До него Мышке надо было пробежать не больше четырехсот метров; если точнее триста девяносто шесть; от калитки ее дома, к которому она с трудом прилепила ярлык «бывший», до сверкающей огнями одноименной с рестораном гостиницы.