Толпа цыган, бредущая навстречу, словно река в полноводье, запрудила улицу. Суетятся и галдят воронья стая Приходится остановиться. Тяжело идти против течения. Кажется, они обсуждают меня на своем воровском наречии. Взгляды кидают на меня резкие, даже осуждающие. Кто-то из них постучал меня пальцем по макушке. Стук сухой, гневный. Резко оборачиваюсь, но кто из них тот наглец, не понимаю их много, мельтешащих и извивающихся. Молча пробиваюсь к стенке и по стеночке уже выбираюсь из этого табора. Слава Богу. Хотя какому? Будде? Ахурамазде? Христу? Какая разница?! Бог един. Во всех лицах. И все есть воплощение его воли. И пророки, и дьявол, и даже я. Что может случиться со мной, когда я есть порождение Бога? Ничто. Ни со мной, ни с кем-либо другим, потому что страдания наши и наслаждения, и даже сама смерть есть лишь воплощение Его воли Кажется, это я уже не про себя думаю, а проповедую на площади этим цыганам. Те, однако, боюсь, не понимают меня, поскольку постепенно расходятся с унылыми лицами.
Я снова один, бреду вверх по улице. Вдруг меня цепко хватают за рукав. Две пучеглазые носатые старухи тащат меня в какой-то погреб. Я пытаюсь вырваться, но они, бормоча свои черные заклинания, сильнее меня. В ужасе кричу что-то проходящим мимо старикам в остроконечных шляпах, в восточных туфлях с загнутыми носами, но они, ухмыляясь, проходят мимо. Успеваю подумать, что рассуждения о том, что все находится в Божьей воле, хороши, только когда тебе самому ничего не угрожает. В моменты опасности я уже не мыслитель, а жалкое животное.
Похоже, старухам не понравились мои проповеди, и сейчас они тащат меня в свой подвал для ритуального убийства. Что же это? Ведь со мной ничего не может случиться, если Бог есть Э, брат, а если нет? Но тогда все бессмысленно, и жизнь, и страданья, и радости Однако как страшно, когда волокут тебя в сырой подвал Чудом вырываюсь из их рук и наталкиваюсь на попа, огромного, пузатого, с роскошными кудрями и крестом на цепочке. Православный, видимо! Родненький. Счастье-то какое!
Батюшка, спаси меня! кричу я ему.
Старухи бросились на попа, а тот как встал пузом вперед, крест выставил, так что ведьмы с шипеньем, словно два кусочка сала на раскаленной сковородке, стали уменьшаться в размерах. И не стало их. И сразу спокойно сделалось.
Что, сын мой, говорит священник, заблудился? Идем со мной. Отдохнешь в безопасности, подкрепишься.
Пошел с ним обратно, вниз по той улице, по которой я только что поднимался наверх. Он погладил меня по голове и втолкнул в небольшую церковку. Низкие сводчатые потолки, иконы кругом с лампадками. Кое-как перекрестившись, сел я на лавочку под образами, а он мне говорит:
Ступай в келию наверх, а я пока ужин нам приготовлю.
Довольный, поднимаюсь по витой лестнице наверх и попадаю в уютную, забранную персидскими коврами келью. Тихо. Смотрю на иконы в углу и вижу, что лица у святых какие-то странные. Глаза, вылезшие из орбит. Так Распутина на карикатурах изображают. Страшные глаза. И до такой степени это мне покоя не дает, что решаюсь спросить у батюшки про них. Открываю дверь и вижу стоит внизу священник мой и шепчется с давешними ведьмами. А в руках у него нож загнутый. Ужас на меня накатил. Понял я, что все они заодно. Все трое вдруг перестали шептаться и уставились на меня. Потом бросились по узкой лестнице ко мне, толкаются, спешат. Я же, закрыв дверь на крючок, прыгнул к окну. Распахнул его. Второй этаж. Что дальше не ясно. Зажмурившись, прыгаю
Передо мною обои желтые со складочками. Словно улицы и переулочки какого-то горного селения или южного городка. Можно скользить по ним взглядом, течь, то впадая в более широкие проспекты, то упираясь в тупики. Родные обои мои. Я дома. У себя дома, на собственном диване. Только сердце колотится Так и поседеть можно. Сердце колотится с перебоями, а память возвращается к глазам на иконах
Надо вставать. Надо делать что-то. А иначе ад и муки вечные. А что делать? Может, этот сон описать?
Сажусь к столу. Нет, сидеть лень, лучше прилягу. Возвращаюсь к своему дивану и медленно начинаю выводить: «Лень моя тень. Я ленив, как тритон, греющийся под корягой майским вечером. Часами лежу в затоне своего старого продавленного дивана и смотрю в потолок. По потолку шастают тени облаков, елозит пыльной тряпкой солнце. И больше ничего не происходит»
Марина Бойкова-Гальяни
Ключ
Рассказ
Итак, он спланировал идеальное убийство. Но что-то пошло не так. Вместо жены погиб наемник. Слава богу, выкрутился женушку казнят, и он получит миллионы. Ловко! А началось с того, что он додумался выкрасть ключ из сумочки Марго. Идея гениальна!
Герой фильма, Тони Вендис, вынул из кармана тот самый ключ, вставил в замочную скважину, попытался открыть дверь. Напрасно, словно заклинило. Постоял задумчиво, двинулся прочь. Тут его осенила догадка. Вендис вернулся, сунул руку под дорожку. Вот он, почти такой же, но от его квартиры!1
Стелла выключила телевизор.
Марта изменила Тони Вендису. Побоявшись развода, тот решил убить жену, чтобы не остаться без денег.
Деньги правят миром. Но здесь. Кто ее бывший жених? Фотограф журнала мод. Голодранец. А она? Маникюрша с незаконченным высшим. Афанасий только раз поместил ее фото на обложку журнала, и она размечталась о карьере модели. Но.