Ты взгляни, она опять ест! Ест и ест, чавкает и чавкает! Томочка, ну это же немыслимо! отец с раздражением швырнул в угол дивана стопку исписанных листов, подошел к дочери и отвесил ей подзатыльник. Я работаю сутками, пишу диссертацию, питаюсь урывками, когда придется, а она ничего не делает, только поглощает пищу целыми днями. Да она и ночью жрет, ты посмотри, она скоро в уборной не поместится.
Рыжая пухлая девочка хитро улыбнулась кривыми зубками и невозмутимо отрезала ломоть белого рыхлого хлеба толщиной в три сантиметра, отхватила кусок сливочного масла, и, не размазывая, приклеила к хлебу. Сверху положила две полусферы пунцового помидора и, не дожидаясь, когда отнимут, засунула полбутерброда в рот, а вторую половину крепко сжала в потном кулачке. Крошки выпали снегом на паркет и окропились сверху помидорной кровью.
Тома подошла к мужу и крепко обняла его.
Она ведь растет, Витя, ведь растущий же организм ты же сам писал в трудах о насекомых как там? Личинка бабочки поглощает в день втрое больше собственного веса. Ведь так? А это ребенок, человек, ей еще больше корма надо.
Тома, твоя непросвещенность в науке меня угнетает. Речь идет о здоровье нашей дочери, а у тебя пестики-тычинки на уме. Пора уже вырасти. Ведь даже доктор сказал, что Люся весит больше нормы. Ее ведь в секцию по плаванью не возьмут.
Тома, твоя непросвещенность в науке меня угнетает. Речь идет о здоровье нашей дочери, а у тебя пестики-тычинки на уме. Пора уже вырасти. Ведь даже доктор сказал, что Люся весит больше нормы. Ее ведь в секцию по плаванью не возьмут.
Отец сокрушенно махнул рукой и подошел к серванту, опустошил графинчик и лег спать. И Тома легла спать. И все цветы на подоконнике тоже закрылись на ночь.
Люся тоже легла в свою кровать, но прежде набила за щеки карамель. Хлебные крошки неприятно покалывали спину, хотя это уже не имело значения. Люся была преисполнена чувством волнующей гордости. Она знала это свершится сегодня. И свершилось, правда, ночную рубашку жалко было новая, венгерская, а крылышки сквозь нее прорезались. Прозрачные, хитиновые, пронизанные сетью сосудов крылышки, о которых Люся так давно мечтала.
21.07.2003
Ксения Зверлина
Счастливые
Рассказ
Анжелика Ильинична взяла стеклянную бутылку с дешевым подсолнечным маслом и плеснула на чугунную сковороду. Густой осадок взметнулся ввысь; сгустился туман. Масло зашкварчало. Нарезанный толстыми кольцами репчатый лук полетел следом. Кухня наполнилась тяжелым запахом горелого постного масла и несвежего лука. Дальше пару ложек уксуса, соль, перец по вкусу.
Обжаренный до коричневого лук она выложила на тарелку, а остатки масла со сковороды слила обратно в бутылку. Достала из шкафчика мутную рюмку, налила спирт. Ужин готов.
У-у-у, как вкусно, правда походит на шашлык! Нет, ну точно шашлык! Права была тетя Галя. Анжелика Ильинична отправляла в рот колечко за колечком и, громко причмокивая, облизывала пальцы.
Крашеные стены тускло зеленели под слоем горелого жира. В сливе раковины застряли макароны. Что такое счастье? Это гармония с самим собой и окружающим миром всем известная истина. Не слишком пожилая дама была счастлива, ибо не имела противоречий с окружающей ее действительностью.
Анжелика Ильинична проглотила последний кружочек лука, промокнула тарелку хлебом, встала и, не дойдя до раковины, умерла.
Патологоанатом стянул перчатки. В секционной, набитой студентами, было удушливо зловонно, вкрадчивый сквозняк холодил ноги. Из соседнего помещения доносился лязг инструментов.
Итак, голубчики, какой вывод мы можем сделать?
В секционной воцарилась тишина, лишь один студент нерешительно прошептал:
Сердце, наверное, не выдержало
Ну конечно! Конечно! Разве вы не видите? Дама злоупотребляла жирным и спиртным.
Тощий прыщавый студент покраснел и заулыбался. Его подхватила азартная волна науки. Он был в гармонии с собой и с миром. Это и было счастье.
Гумер Каримов
Ночь в «Клозери-де-Лила»
Рассказ
Когда-то давно, когда Юфим еще жил в Ленинградской области, у него при переезде пропала большая библиотека. В том числе и четырехтомник Эрнеста Хемингуэя.
Много лет спустя ему понадобился «Праздник, который всегда с тобой». Хемингуэя он любил с юности. Американский прозаик, и еще Василий Аксенов, были его кумирами. Именно «Праздник» папы Хэма и аксеновский «Звездный билет» наверное, и толкнули его к мечте стать писателем. Живя тогда еще в провинции, он много и жадно читал.
Страна переживала время так называемой оттепели, появились книги зарубежных авторов, издали четырехтомник любимого писателя, которому он во всем подражал.
Так, писать Сания любил в небольших уютных кафе, с чашкой кофе, заменяя им любимые алкогольные напитки американского писателя. Спиртное в те годы было не в чести у молодого спортсмена. Эта привычка, кстати, у него так и осталась на всю жизнь, многие страницы он напишет именно в кафе.
С тех пор прошло много лет, и Юфим состарился, прожив на земле 60 годов. И что-то стало мешать жить дальше. Какая-то пустота Прочел у Хемингуэя созвучное своему настроению место:
«В то время я уже знал, что, когда что-то кончается в жизни, будь то плохое или хорошее, остается пустота. Но пустота, оставшаяся после плохого, заполняется сама собой. Пустоту же после чего-то хорошего можно заполнить, только отыскав что-то лучшее».