А ты дома давно был? я решила проверить свое предположение.
Летом не получилось съездить: я работал.
Ильдар помолчал немного, а потом добавил:
В пионерском лагере поваром.
Я прыснула. Просто не смогла сдержаться. Я представила двухметрового Ильдара в белом колпаке, сосредоточенно мешающего суп половником в огромной кастрюле.
Извини. Просто я представила тебя в пионерском лагере, объяснила я. Ты поварским колпаком потолок-то не задевал? А они не побоялись, что тебя прокормить не смогут?
Ильдар оценил мое остроумие: он засмеялся, и я впервые заметила, что у него ямочка на щеке. Как мило огромный азиат с ямочкой на щеке.
Мы вышли из аллеи и очутились на пустом университетском стадионе. Стадион походил скорее на поляну в лесу на поляну, обрамленную асфальтированной дорожкой. Мы неспешно брели по этой самой дорожке, чтобы добраться до грунтовки, уходящей в лес.
А как тебя взяли поваром? продолжила интересоваться я. Ты ж историк, а не повар.
А я еще когда на втором курсе был, в кулинарное училище поступил. Так, на всякий случай. И к еде поближе, Ильдар захохотал. Опять же, на практических занятиях перекусить бесплатно можно было.
Асфальт закончился, и мы оказались в лесу. В общаге поговаривали, что в этих зарослях «водится» маньяк. По слухам получалось, что маньяк безобидный: бродил по дорожкам как совершенно нормальный мужик, но с той лишь разницей, что на голове он носил шапку (их еще пидорками называют), натянутую до носа. В шапке имелись прорези для глаз. Этакий гроза лесов.
Говорили, что, повстречав жертв (чаще всего ими оказывались девчонки из университетской общаги, решившие подышать свежим воздухом и полюбоваться природными красотами), он не нападал, а просто стягивал с себя штаны и наслаждался произведенным эффектом. Та-та-та-тааам. Понятное дело, девчонки поднимали визг и неслись от него, не разбирая дороги.
Я вспомнила все эти истории и спросила у Ильдара, слышал ли он о лесном маньяке. Он остановился посреди дорожки, выждал с полминуты и произнес зловещим шепотом:
А я и есть лесной маньяк!
И потянулся к брючному ремню.
А я нисколечко не испугалась. Ну, хотя бы потому, что если бы маньяком был Ильдар, в студенческом фольклоре непременно отразилось бы, что этот самый маньяк двухметровый дядька. Такую явную примету не замаскируешь.
Наш хохот еще долго раздавался в соснах и елях. А потом Ильдар вдруг стал серьезным, и снова заговорил про Уфу: про то, что ему одиноко здесь, что он безумно хочет увидеть родителей и друзей, который ждут его в родном городе, что он девушку свою не целовал уже два года.
Девушку? Какую девушку?
Я негодовала. А как же я? Я уже увлеклась, уже представляла, как мы целуемся под сосной, уже почти начала считать его своим парнем.
Так нечестно.
Нечестно.
Негодование вдруг трансформировалось в безудержную удаль типа, где наша не пропадала. Я решила поцеловать Ильдара. Вот прямо на дорожке остановиться и поцеловать. Я сказала себе, что какая-то там девушка, которую он не видел два года, мне не соперница. Я видела, что нравлюсь ему. Мы великолепная пара. Аминь.
Я замедлила шаг, потом и вовсе замерла, а затем медленно повернулась к Ильдару и взяла его за руку. Мы смотрели друг другу в глаза, мой спутник улыбался.
Женское зрение устроено потрясающе хитрым образом. Можно смотреть мужчине в глаза и замечать при этом, что справа с куста вспорхнула синица, что слева парит в воздухе желтый лист, что вдалеке по кромке обрыва гуляет ребенок.
Ребенок?
Один в лесу?
Я повернулась лицом к реке.
С такого расстояния было невозможно рассмотреть лицо. Однако я видела, что это девочка, и почему-то не сомневалась, что девочка эта Люба. Я не встречала еще Любу в верхней одежде, и не знала, есть ли у нее такая вот рыжая курточка, как у ребенка на обрыве. Однако в тот момент я была уверена, что это именно она, моя ночная подружка.
Вдруг Люба заблудилась? Кто разрешил ей гулять одной в лесу (пусть и в лесопарке)? А вдруг она нарвется на лесного маньяка?
Ой, там дочка одной преподавательницы бродит. Нужно ее к маме отвести.
Я собиралась произнести именно это. Я даже рот открыла и успела сказать «Ой», когда ребенок вдруг споткнулся и скрылся из вида.
Я бросилась бежать к обрыву, не разбирая дороги. Кусты, трава, деревья все мелькало перед глазами, сливалось в коричнево-зелено-желтый вихрь. Когда я очутилась, наконец, на том месте, где всего несколько секунд назад стояла Любочка, то почувствовала дикий ужас от мысли о том, что вот сейчас мне нужно смотреть вниз на покрытый корягами, торчащими из земли кольями и булыжниками склон.
Я зажмурилась, а потом медленно стала открывать глаза: решила, что, уж если я должна увидеть страшную картину, то пусть она сначала будет в виде расплывчатого пятна. Однако ужасное расплывчатое пятно не торопилась являться моему взору. Я широко открыла глаза ничего.
О-о-о-оль! я не слышала, как сзади подошел Ильдар. Что случилось?
Девочка. Люба, слабым голосом проблеяла я.
Какая девочка? Кто такая Люба?
Дочка одной преподавательницы из нашей общаги упала с обрыва. Только что. Я видела.