Да, бывает по разному, автор порой упорен, как бойцовый осёл! Собирает эти поганые пожелтевшие бумажки, корпит над ними, как осёл, и думает, что кому-то в голову после его смерти прид1т перечитывать, что там думала Марья Ивана вкупе с Петром Петровичем! Иногда он так уверен в собственной генаальности, что не подойдёт к печке и за тысячу долларов. Нет, за пять тысяч он конечно был бы попокладистее, да кто ж ему дасть-то? Это ж деньги! Он поэтому может не поверить, что ему серьёзно предлагают, а издеваются над ним и отказаться с матом и пинчарами! Да ещё набросится с упрёками и поношеньями, как, мол, типа, вы посмели подойти ко мне, то есть к нему с такимистрёмными предложениями? Задранные фалды, огнь в очах! Фр-рррррр! Уф! Он думает, что её, эту мерзкую книжицу нужно срочно издать, желательно на казённые деньжата, гигантским тиражом сто тысяч экзэмов, матьём и каканьем протолкнуть в торговлю, раскидать всех этих Пушкиных-Гоголей толстой задницею, давая ход новому слову, тютюшкать её, баюкать до умопомрачения, и проталкивать её в дурные головы читателей, искать на неё критиканов и литературоведов! А я думаю я думаю главное её нужно срочно сжечь!
Вот никто не убедил меня пока что, что этот шедевр не следует сжечь, никто!
Всем равнение на Гоголя! Ну, конечно, кто-то скажет, а не совершить ли подвиг книгосожжения самому автору, почему он сам не показывает примера?
Ах, читатель, сжог, жог, сколько я книг жог, Платону не снилося! Спинозе не привиделось, Гоголю не представлялось, сколько я своих и чужих книг спалил! Воз и маленькую тележку! Вот сколько! Так что совесть моя чиста, как стручок гороха! Или перца!
Я вообще думаю, что настают самые лучшие годы для мирового творчества! Вот такие времена! Посудите сами! Никогда такого не было! Никто никого не запрещает, и даже в самых амбициозных снах, кроме китайцев и корейцев не может себе представить, кто что-то вообще возможно запретить! Пиши не хочу! Всё можно сделать доступным людям, пожалуйста вот платные ресурсы, вот бесплатные, такие-сякие, народ в конце концов не так уж глуп, чтобы в конце концов не найти то, что ему нужно! Естественно разные банды будут ему в кормушку подпихивать то, что им нужно, ну, Мандельштамов этих, Высоцких, Бродских, да вовсе не резон, что все люди их выберут! В нашем народе и покруче таланты есть! В конце концов выберут лучшее! Может, они будут там, а может, и нет! А писаке или писателю нужно только вострить перо и тексты кропать получшей и позабористей! Вот и всё!
Правда, я иногда задумываюсь, а кому теперь нужны мировые книги? Старички ещё иногда читают старые замусоленные временем книги, а молодые могут от силы прочесть пару фраз, а после их в сон тянет. Такой есть летаргический сон, говорят он очень полезен! Книга так и падает из их юных рук. Они в игры на компе дуются, во все эти долбанные стрелялки, бродилки и коптилки! Плюс в них один Зигнера можно не только убить, но и оживить снова! Кляповое сознание это называется! Я уже давно не вижу в своём дворе ни одного хулигана, ни одного маленького хоккеиста с горящими от мороза щеками, ни одного футболиста, вся малышня у этих долбанных компов сидит и играет в стрелялки. Пройдёт два поколения, выйдет наконец такой во двор и все упадут на жопу две спички-ножки, две спички-ручки и посредине тыква жёлтая голова с маленьким конопатым носиком! Чего от них после ждать?
Никому не нужны люди, в голове у которых есть какое-то знание, моральные ценности! Императивы! Честность это полный теперь отстой! (Не забыть отнести это старческое брюзжание в конец книги, чтобы сразу не отвратить читателей!)
Но я так не думаю!
Я вот о чём думаю! Если у человека в голове слова друг с другом не вяжутся, то человек ли это?
Вот, к примеру, сидит небезызвестный Фёдор Михалыч Достоевский на табуретке в куфне и слёзы льёт. Вчерась он проиграл все гонорары в рулетку, настроение поганое, а тут ещё надо новый роман про какую-нибудь херь кропать, издатель давеча навещал, калошей по ушам стучали-с, есть от чего задуматься! Кофе кончилось, жена ругается в голос, лафа! И вот, чтобы отчитаться перед алчными издателями пишет он скрипучим пером первую фразу своего нового опуса:
«Вокруг крестьянина пышным роем шумели восторженные мухи!»
И думает, а вот ведь красиво! Жив ещё, курилка!
И задумывается, а кто такие эти крестьяне, откуда они, и почему мимо них в таком количестве летают мухи? И не изменить ли общую фабулу, сделав так, чтобы крестьян всё-таки было больше, чем мух?
И не находя ответа ни на один вопрос, пишет вторую фразу, совсем из другой оперы:
«Бедная женщина, его боевая подруга, так пахла, что лавочку, куда они зашли за уксусом для Глиста, можно было закрывать сразу и навсегда».
И снова задумывается, красиво подперев рукой небритую щёку. И понимает, откуда эти мухи и пишет третью фразу:
«Густым тяжким роем мухи оседали на лице святого, и из последних гаснущих сил он пытался отмахнуться от них падающей налево головой».
А потом и следущую, в том же духе:
«Приход этой двойни делал жизнь феерической и наделял её высоким смыслом для всех остальных».