Марта спрыгнула на облако: вовсе не страшно, надёжно. Неподалёку в кружок сидела компания спокойная такая, положительная. Водку не пьянствуют, чинно ложками из общего котелка хлебают. А подальше ещё компания, и ещё, и ещё. Обед, надо полагать. Подошла Марта к группе, а её ни о чём не спросили, даже имени не узнали. Потеснились, в руку серебряную ложку сунули. Только потянулась Марта к котелку попробовать, что же там такое вкусное народ ест громыхнуло под облаком, и котелок опрокинулся. Заоблачные жители заволновались, стали Марту утешать; по волосам гладят, по ладоням, ласково так, добро. Говорят: «Не плачь, Марта, мы ложку твою прибережём, а амброзию новую попробуешь с лимонами и сахаром». Тут ещё сильнее грохнуло, свет стал таким ярким, глазам больно.
Больно.
Руки!
Разряд!
Пусто.
Еще разряд!
Прямая.
Подними до семи.
Готовы? Руки!
Разряд.
Прямая по экрану монитора пошла зазубринами: чаще, чаще; унылый писк перешёл в мерное бип-бип-бип. Трое в зелёных костюмах расслабились. Старший сказал:
Ну, вот и ладненько. Светок, вколи мезатон ноль три на глюкозе струйно, систему с изокетом и приглядывай. Если что Пойдем, Руслан, по двадцать грамулечек за возвращение.
А по пятьдесят?
Двадцать. Ночь длинная.
Из коридора тянуло слабым запахом лимонов и ёлки. Светок дремала на стуле ей снился сон: идёт она по лугу, вокруг бабочки летают, садятся на траву и превращаются в огромные пушистые цветы. Качаются эти цветы от ветра плавно-плавно, туда-сюда, туда-сюда, тоненькими хрустальными голосами поют «Джингл белл, джингл белл, скоро Новый год», а вместо стеблей стеклянные трубочки, которыми кровь забирают. Трубочку отломишь цветок одуванчиковым пухом разлетается. И в руках у Светика этих трубочек уже целый пучок и они всё тоньше и веселее поют: «Джингл белл, джингл, джин-н-н-н»