Такая вот не оригинальная философия посещает меня время от времени, особенно когда прихворнёшь, а в кармане, между тем, пусто, и страшновато сделается не помереть бы часом от растреклятого гриппа или ангины тут, в одиночку. И о других людишках вспомнишь: а им-то каково, да если ещё им крупно повезло влипнуть в разборки высокопоставленных лиц, которым без статистов как без воздуха Вот то-то и оно. Мне-то как раз здесь, на отшибе истории, ничего не страшно
Ладно, к чёрту философию. Надо чего-то съесть.
И вот сижу за столом, яйцо горячее облупить пытаюсь. Пальцы, однако плохо слушаются холодно (печку ещё не затапливал) да ещё в организме разлад (градусник разбился, температуру померить нечем. Ах-ах, как жить без градусника!). Сижу-то, впрочем, в полушубке и унтах
В треснувшем зеркале над рукомойником моя комичная физиономия весьма уныла Долго полюбоваться собой не удаётся
Внезапно в замке поворачивается ключ, дверь, скрежетнув, распахивается: Зинаида собственной персоной, как явление самой природы сама примадонна.
Привет! бодрым с мороза голоском, но видно некоторое замешательство: не ожидала застать, вероятно обычно с утра я на службу вышагиваю, топ-топ семь кэмэ до города и обратно, а это предполагает здоровый образ жизни, и значит, я и телом и духом должен быть всё верно: здоров и бодр.
Признаюсь, вздрогнул я с её появлением (хотя вздрагивать так-то стал давным-давно, оттого, коротко говоря, и перебрался сюда: устал, что называется, морально), но тут некая глупая надежда шевельнулась за пазухой: а вдруг почувствовала, ну или доложил кто: заболел я, и привезла каких-нибудь снадобий. И я осторожно пожаловался, вроде как объясняя, почему вот так сижу сгорбившись и не вскакиваю, не целую ей ручек:
Приболел чего-то. Грипп, должно.
А-а. И тон знакомый: опять, дескать, с похмелья. Она проходит, тюкая каблучками, цепко озирает всё вокруг быстрым взглядом, мельком смотрится в зеркало над умывальником, опять окидывает «берлогу», поверх моей головы, спрашивает: Щипцы для завивки не видал?
Та-ак, хочется мне съязвить, опять в санаторий навострилась, но говорю униженно, точно чувствуя вину за собой какую:
Нет, не видал.
Вскидывает носик и сразу ясно: хочет обратить моё внимание, как похудела она на диете второй подбородочек исчез; на каблучках повёртывается:
Ладно, и цокает в мансарду. И что это «ладно» означает, не понятно. Лишь тревогу прибавило к моему болезненному состоянию. Ну что ты будешь делать и позавтракать спокойно не дадут. Теперь я наверняка чувствую, что у меня температура, голова потому что совершенно не соображает, и резкий упадок сил: я не знаю, что делать! то ли подняться и пойти на поиск её электрощипцов, дабы она поскорее убралась, то ли продолжать лупить яйцо. Но тут заходит её шофёр Артём, высокий щуплый мужичок:
Ой, здрасте, Павел Данилыч, получается, он также не ожидал моего присутствия, но реакция у него хорошая. У вас лопаты не найдётся? Застрял на развороте. Стал разворачиваться, а там сугроб!
Бывает и похуже, и, запахнув полы полушубка, я шатко иду в сарай за лопатой, опасаясь при этом почему-то, как бы, в самом деле, не признали меня нетрезвым. И Зинаида, как назло, выходит на крыльцо:
Пойди помоги вытолкать машину-то, говорит. Я спешу.
Вздыхаю: не только машину пихать, мне через порог перебраться тяжело было. Сделал ей одолжение мизинчик протянул в помощь, так она и руку целиком сразу отхватить не прочь И вспомнилась, как два десятка лет назад, температуря, проснулся я ночью с нестерпимой жаждой, хотел пойти на кухню и не смог, тронул Зинаиду и попросил воды. Оторвав голову от подушки, она посмотрела на меня и раздражённо сказала: «Погаси свет», и снова засвистала носом. А в последние годы мне стало казаться, что её вполне устроит сделаться молодой вдовой. И, в конце концов, я предпочёл покинуть её деловитое общество Ай, и об этом думать давно надоело!
Растерянно гляжу в спину удаляющегося Артёма, бормочу:
Температурю я, слышь, и вновь виновато скашиваю глаза на Зинаиду, но уже и озлобляясь: да, ей-то машину выталкивать из снега ни в коем разе не личит: в моднячих сапожочках, пальтеце колокольчиком, будто с последнего подиума моды, собольей шапчонке И слава те всевышнему, Фулюган вышагивает по тропке к моей хижине в камуфляжном бушлате, галифе в сапогах (он всё мечтал, мечтал, и вот раздобыл), что тебе краб движется руками-ногами разгребает, будто в нём силища неимоверная.
Приболел чего-то. Грипп, должно.
А-а. И тон знакомый: опять, дескать, с похмелья. Она проходит, тюкая каблучками, цепко озирает всё вокруг быстрым взглядом, мельком смотрится в зеркало над умывальником, опять окидывает «берлогу», поверх моей головы, спрашивает: Щипцы для завивки не видал?
Та-ак, хочется мне съязвить, опять в санаторий навострилась, но говорю униженно, точно чувствуя вину за собой какую:
Нет, не видал.
Вскидывает носик и сразу ясно: хочет обратить моё внимание, как похудела она на диете второй подбородочек исчез; на каблучках повёртывается: