В себе, не в себе, какая теперь разница, блеснула очками Элеонора Григорьевна, Заперт в сарае и все. Завтра участковый с ним разберется, что он понимал, а что не понимал. Меня другое волнует: кто ущерб возмещать будет? Он же у меня все пожрал. Все перепортил. Переломал. Посуду переколотил. Все видели. Даже участковый видел, не даст соврать. Как мне теперь жить прикажете? Чем питаться? У меня продуктов больше не осталось. Все выворотил. Все нашел. Сходи, погляди, что в доме твориться. До сих пор не убрано. Все как есть, на полу валяется.
Действительно, встрепенулась Анастасия Павловна, У меня тоже в дому все перепорчено. И как он это понимал, где у меня что спрятано? Все ведь нашел, изверг.
В период психических отклонений могут особенно обостряться чувства восприятия, сухо констатировала бывшая учительница.
Чего, чего? недоуменно спросила бывшая доярка.
Это по-научному. Если просто, то нюх у него хорошо работал. Он же ненормальный. Вот нюх ненормально и работал, пояснила начитанная Элеонора Григорьевна.
Мне все равно как по-научному, только он все перерыл и попортил. Кто за него заплатит? поинтересовалась Тоська.
Давайте-ка, девчонки, настоечки лучше выпьем, предложила Вера Сергеевна.
Сама пей свою настойку. А я не буду, отказалась Анастасия Павловна.
И я не буду, поддержала ее Элеонора Григорьевна.
А вы, Василий Михайлович, не откажетесь? спросила хозяйка, протягивая ему бутылку.
Нет. Спасибо. Может в другой раз, вежливо отклонил предложение участковый, Мне на сегодня хватит. Я лучше спать пойду. Устал что-то. Спасибо большое за ужин. Все было очень вкусно. Спокойной ночи, дамы. Желаю приятных сновидений.
Чего это с ним? удивилась самогонщица, когда за милиционером закрылась дверь в комнату, отведенную ему для ночлега.
А у него, верно, тоже того, крыша поехала, усмехнулась Анастасия Павловна.
Это у вас поехала. А у него на место встала, возразила Элеонора Григорьевна.
Поехала или встала, какая теперь разница, тяжело вздохнула Вера Сергеевна, Пошли и мы, бабы, спать. Устала и я что-то. Тяжелый был день.
Поехала или встала, какая теперь разница, тяжело вздохнула Вера Сергеевна, Пошли и мы, бабы, спать. Устала и я что-то. Тяжелый был день.
О возмещении стало быть завтра поговорим? снова напомнила о своем погромленная Элеонора Григорьевна.
Ах, какая ты, Элька, мелочная, сморщилась хозяйка дома, Ну, конечно же завтра. Сил уже никаких нет даже смотреть на вас.
На том до утра и расстались.
* * *
Утром сарай открыли. Дед Афанасий сидел на самом верху стога сена, растрепанный и бледный. Связывающая его веревка валялась на земле поверх одеяла.
Ну, кушать хочешь? осторожно осведомилась Вера Сергеевна.
Что это со мной вчера было? осторожно поинтересовался старик.
Ну, Слава Богу, поправился.
Афанасию во всех красках и подробностях на три голоса наперебой односельчанки поведали о вчерашних его подвигах, дали под конец ошеломительного рассказа горячего чая и отвели в баньку, где он хорошенько вымылся, содрогаясь от услышанного, после чего еще раз поругали, кто как умел, на разный лад и манер, пригрозив, что в следующий раз обязательно прибьют палкой.
Другого раза не будет, пообещал дед, Сам, итить твою макушку, удавлюсь.
Выплеснув на старика остатки негодования, потерпевшие направились по своим домам: разгром прибирать, убытки подсчитывать, да счета готовить расстроенной супруге. Даже участкового заставили остаться еще на день, составить специальную бумагу. В ней Вера Сергеевна должна принять на себя обязательство до конца лета возместить каждой в натуре или деньгах стоимость причиненных убытков.
Весь остаток этого дня Афанасий провел в тягостных размышлениях. Имелось у него одно местечко облюбованное, недалеко от деревни. В тяжкие дни похмелья приходил он туда посидеть, на речку посмотреть, подумать.
На высоком бережку две пушистые березки распахнули кудрявые ветки над спокойной, глубокой заводью. Раньше в ней ребятишки купались. С песчаного дна ракушки доставали. Место глубокое, течение замершее, вдоль бережка пляжик узенький тянется. Теперь все кустарником с крепкой осокой заросло, дно заилилось. Но общее настроение словно замерло.
По небу покровительственно пушистые облачка проплывают. Вдоль берегов сосновый бор стройными рядами высится. Зеленый камыш шаловливо колышется. Безмятежно покоятся на воде широкие домовитые листья кувшинок. Медленное течение уносит в никуда тяжелые мысли.
Между деревьями скамеечка в две доски. Сам мастерил, примерно лет десять назад. Сел старик на нее, задумался о том, как жизнь неожиданно повернулась, и пришел к выводу, что она у него теперь совершенно никчемная. Сплошное сонное прозябание в ожидании спасительной смерти. Пустота. Существование подобное червю. Обыкновенному земляному червю. Каждый день, неделя за неделей, из месяца в месяц, за годом год таскается он неприкаянно по двору. Хватает то вилы, то лопату, то топор. Перед глазами сено, навоз, дрова. Смотреть на них опротивело. Жахнет с утра самогона, одуреет от сивухи, закружит пустая веселуха. Примнет на обед тарелицу щей да горячей картохи, уткнется вечером мордой в подуху и забудется в темном сне. Безрадостно, беспросветно, механически. Зачем так жить? Если только для того, чтобы жрать, так и без того сожрал уже много. Целый железнодорожный состав перегнал через собственные кишки. И что из этого вышло? Даже говорить об этом не хочется.