Порой мы смотрели на айвовые деревья вместе я и безногий казах на костылях.
Ты что там, парень, видишь? Айва как айва Воробьи как воробьи Тучи как тучи
Я не мог ему сказать, что я вижу, я не мог это и себе толком объяснить, но я видел, ей-богу, видел, и всякий раз, когда я подходил к окну и вытирал рукавом пижамы запылившееся стекло, мне казалось завтра что-то должно совершиться: завтра все начнется сначала, и я обрету то, что потерял и то, что у меня отняли. Завтра прозреет Мельниченко, завтра снежная баба снова превратится в живого человека Завтра какой же это прекрасный и завораживающий обман!.. Завтра светит, как солнце, всем, но всходит не для каждого
Гриша, услышал я голос Надии и обернулся. К тебе гость. Прибери-ка, неряха, постель. Спрячь в тумбочку еду. Застегни на все пуговицы пижаму.
Гость?! Ни одна из догадок, промелькнувших в моей голове, увы, не подтвердилась.
Гостем кто бы мог подумать! оказался скуластый лейтенант Энгельс Орозалиев с ответственной планшеткой на боку.
Здоров, малой! бодро поприветствовал он меня, как будто мы никогда и не расставались. Как дела?
Здравствуйте, ответил я, пытаясь скрыть свое разочарование. Я ждал кого угодно Нурсултана, Харину, маму, но только не его.
Если Энгельс Орозалиев дает слово, то обязательно сдержит. Сказано было позвоню, и позвонил. Признаюсь честно, с самой мамкой не разговаривал она в школе была. Но хозяйка ваша как ее
Анна Пантелеймоновна.
Вот, вот Пантелеймоновна. Она мне по телефону сказала: пусть не беспокоится пусть выздоравливает, мамка при первой возможности к нему приедет. Орозалиев перевел дух и шутя добавил: Напиши ей, чтобы поспешила. Не успеешь оглянуться, как и тебя, малой, забреем в солдаты Между прочим, привет тебе от твоих носильщиков. А это от меня гостинцы мармелад консервы и американские галеты Поправляйся! И прости как всегда, опаздываю
Он щелкнул каблуками и, так и не узнав, как у меня дела, помахал мне рукой и прикрыл за собой дверь.
В палате стало тихо.
Даст бог, через день-другой, когда меня выпустят во двор, я возьму американские галеты, намажу на них мед из второй Нурсултановой банки и поделюсь не только с безногим казахом, но и с воробьями на айвовых деревьях. Ведь оттого, что радость с кем-то делят, она не убывает, а удваивается.
Ах, как эти замарашки чирикают за окном! Чик-чирик! Чик-чирик!
Чик-чирик! вторили им мои взъерошенные надежды, затесавшиеся в их стайку. Чик-чирик!
IX
Я с нетерпением ждал того дня, когда Надия вкатит в палату каталку и отвезет меня на рентген, и наконец-то снимок моих легких окажется настолько хорош, что придирчивый Лазарь Моисеевич даст команду вернуть меня в кишлак и посадит на какую-нибудь попутку
Домой хочется? по-разбойничьи прищурив глаз, спросил Нудель.
Ага, вздохнул я, хотя никакого, собственно, дома у меня и не было. Разве чужая прохудившаяся крыша с погнутой, в коростах ржавчины, воющей по-волчьи трубой; бугристый, в огуречных пупырышках, глиняный пол и окна, выходящие на деревянный нужник соседа старого охотника Бахыта, дом?
Еще немножко подчистим тебя и отпустим на все четыре стороны, сказал доктор и принялся меня выстукивать так рьяно, как дятел, из-под коры дерева извлекающий вредоносных червячков. Мой отец Моше, как и твой родитель, был мужским портным, перед войной всю Белую Церковь и ее окрестности обшивал. Кто быстро шьет, говорил он, тот потом долго латает Понял?
Ага.
А раз понял, то, пожалуйста, не вешай носа. И чтобы не очень скучал, подкатись к соседу. Мухтар парень башковитый. Самородок республиканского значения. Такое тебе расскажет дух перехватит. И про волков, и про диковинных птиц, и про чудо-зверя
Безногому казаху было не больше тридцати. Скуластый, неулыбчивый, он несмотря на увечье ходил по палате вкрадчиво, почти незаметно, как хищный зверь, подстерегающий свою добычу. Замкнутому, сосредоточенному на себе, ему, видно, хотелось иногда излить душу, но в седьмой палате смертников излить ее было некому. Мельниченко только и делал, что метался на койке, стоном стонал или почем зря материл какого-то помвзвода Гурьева, а молоденький солдат, обмотанный бинтами, и вовсе не выказывал никаких признаков жизни. Может, поэтому выбор Мухтара пал на меня.
Ты, мальчик, откуда будешь?
Ты, мальчик, откуда будешь?
Из Литвы.
Из долины, значит. А я оттуда, безногий ткнул пальцем в потолок, с вершин. Чабан Он помолчал, вытер вспотевший лоб и продолжал. У тебя что за болезнь?
Мне легкое отбили
Легкое? Кто?
Такой Кайербек. Нагайкой.
Не может быть, не может быть, зачастил Мухтар. Это, наверно, плохой казах. Хороший казах не угощает гостей нагайкой. Хороший казах угощает их кумысом и бешбермеком. Выкинь его из памяти! Нечего загаживать голову дерьмом. Я на фронте вон как пострадал, но, весь пулями искусанный, безногий, этих хвашистов ни за что помнить не буду каждую свою овечку да, каждого ягненка да, а их, гадов, нет. Хотя я им, наверное, такой больше не нужен.
Кому? спросил я, не столько потому, что не догадался, кого он имеет в виду, сколько потому, что своим безразличием мог его от себя оттолкнуть