Принеси нам, Зоечка, малосольных огурчиков. Кажется, мы еще не все слопали Хлебушко в хлебнице в той, что папа из лозы сплел Коли закуски не хватит, мы Козиным и Шульженко закусим, с какой-то гнетущей приподнятостью отдавала приказы наша благодетельница. Ты, Гриша, не спеши поперед батьки в пекло, сядь, пожалуйста, на другое место тут всегда дядя Ваня ужинает. И она перевела взгляд на стену, с которой ей беспечно улыбался молодой крупнолицый мужчина в гимнастерке с двумя кубарями в петлицах.
Мама слушала Анну Пантелеймоновну, косилась на пустой стул, на котором до войны завтракал, обедал и ужинал глава семейства красный командир Иван Харин, неизвестно по какой причине бежавший с женой и дочерью-малолеткой в этот нищенский, нерусский кишлак, и думала о своей беде, о своем солдате, словно провалившемся сквозь землю. Может, и по нему, не приведи господь, вскоре придется править поминки в чужом доме за чужим столом.
Пришла Зойка со скудной снедью остатками огурчиков и черствыми ломтями хлеба.
За Ванечку! провозгласила Харина и осушила рюмку.
Скажи ей, шепнула мне мама что никогда не надо верить в смерть тех, кого любишь.
Наверно, у меня для перевода не хватило нужных слов хозяйка и бровью не повела, снова наполнила свою рюмку и, держа ее на весу, направилась к маме.
Тебе, Женечка, что твой Бог пить не велит? Или ты со мной брезгаешь?
Мама поняла не все ее слова. Но одно было ясно: не открутишься
Наверно, твой Бог, когда Ему худо, небось, тоже прикладывается, сказала Харина, чокнулась с мамой и, согнув по-мужски в локте руку и опрокинув рюмку, вытерла рукавом чувственные губы. Если, конечно, Он вообще есть.
Есть, подтвердила мама с такой уверенностью, как будто встречалась с Ним три раза на дню, как с Гюльнарой Садыковной.
Вранье! вдруг вспылила тетя Аня. Никакого Бога нет. Ни нашего, ни вашего. Если Он существует, зачем, скажи, Ему кровь, зачем вдовы, сироты, калеки? Зачем Ему, Женечка, наши слезы?
Ожесточавшие ее тоска и ярость внезапно сменялись глухим и недобрым молчанием, которое через минуту-другую снова переходило в сдавленный крик.
Мам, вмешалась в разговор напуганная Зойка. Может, позовем Розалию Соломоновну с Левкой? У них ведь тоже папа
Предложение Зойки огорошило всех.
Я схожу, а? пробормотала она.
Водки хватит на всех. Если Розалия Соломоновна захочет, милости просим, разрешила Харина. Пусть и своего помянут
Зойка, пританцовывая, бросилась к двери.
Левка ее и так и эдак честит, под юбку, наглец, лезет, а ей хоть бы хны, везунчику все с рук сходит. От ее приплясывания у меня вдруг защемило в груди, но я не показал виду, сидел за столом, по-дурацки улыбаясь, и корил себя, олуха, за то, что не знаю, как называются главные города Венесуэлы и Уругвая и самая большая река Бразилии, корил и давал себе клятву, что завтра же ни свет ни заря отправлюсь с мамой в школу, запрусь в учительской, возьму глобус, обшарю взглядом каждую страну и выучу назубок названия всех столиц и рек мира.
Единственное, что вряд ли мне удастся сделать, так это вымахать, как Левка, под потолок с ростом у меня заминка, Зойка была выше меня
Я прислушивался к шагам во дворе. Но шагов не было слышно. Молчал в конуре и Рыжик. Дворняга лениво позвякивала цепью, как орденом за долголетнюю, верную службу. Если она изредка наобум и заливалась лаем, то не столько по необходимости, сколько из преданности. Перестанешь лаять перестанут кормить. Анна Пантелеймоновна держала собаку из жалости Рыжик уже давно должен был испустить дух, но смерть-гордячка, видно, не желала тратить на него время.
Я просил Бога, чтобы Розалия Соломоновна пришла одна пусть Левка останется с Бахытом, он сам не раз жаловался, что старик роется в их вещах: то ли проверяет, не украли ли чего-нибудь у него, то ли сам хочет что-нибудь слямзить.
Хоть я и просил Всевышнего робко и негромко, Он все-таки мою просьбу услышал, но, как всегда, выполнил ее только наполовину: не Розалия Соломоновна пришла одна, а Зойка.
Не придут, сообщила она. Розалия Соломоновна лежит, а Левка письмо пишет.
Письмо? оживилась мама.
Говорит, Сталину. Он ему и до войны из Ленинграда писал.
Глупости, пробормотала Харина.
Писал. И Сталин ему два раза ответил.
Так что, Левкины байки будем слушать или еще раз, Зоечка, твоего отца по русскому обычаю добрым словом помянем? приструнила хозяйка дочку. У всех налито?
Все, как по команде, повернулись к улыбающемуся на стене красному командиру, и Анна Пантелеймоновна нарочито буднично произнесла:
За тебя, Ванечка! За нашу встречу, родимый!
Зойка и мама только лизнули горькую, виновато глянув на Ивана, а я осмелел и сделал несколько глотков, и мне показалось, что красный командир без всякого колебания одобрил мою взрослую смелость и всем нам улыбнулся еще шире, во все свое молодое веснушчатое лицо, и луч его широкой улыбки скользнул по столу, где сиротливо поблескивала купленная в сельпо колхоза имени Первого съезда комсомола бутылка (в нашем кишлаке магазина не было) и где еще минуту тому назад царила притворная торжественность, которой все пытались скрыть свое уныние.