Но, видимо, и норма оказалась нынче не вполне нормальной: он ощутимо окривел, его даже слегка бросало на смене галса заносило, что называется, на повороте. И он, усмехаясь фаталистически, делал над собой усилие, дабы в нужный временной отрезок вписаться в кривую маршрута (минуя, к примеру, комнату милиции в метро), собраться с силами и выглядеть сообразно законопослушному гражданину. И это ему удавалось, благодаря хотя и пресловутому, но всё же автопилоту, настроенному достаточной житейской практикой.
Добравшись до вокзала, Вадим Палыч не пошёл сразу в тёплый вагон, справедливо полагая, что в тамбуре ему легче будет придти в равновесие.
На Луговой, что ли, в тамбур ввалилась толпа Сумбур, короче. Вадим Палыч едва успел отскочить к противоположным дверям, иначе снесли бы к чертям собачьим и потоптались бы, не обратив на сие незаконное действо никакого внимания. Громоздкая тётка впереди. Её поддерживал мужик и хрупкая девчонка. То ли двери для них троих оказались узкими, то ли оттого, что мужик держал в руках ещё и ведёрки, завязанные поверх сырой тряпицей (с рынка, знать: огурчиками домашними приторговывал, да и не один, а с той же тёткой, после чего и погрелись водочкой), но тётка оторвалась-вырвалась и плюхнулась на заплёванный пол, так что даже вагон покачнулся.
Ой, да помогите ж! взвизгнула девчонка. Вадим Палыч подхватил упавшую тётку под мышки, но лишь охнул от боли в пояснице. Поэтому зло чуть ли не заорал на сердобольную девчонку:
Так помогай, доброхотка! Чего пищать? Помогай! И девчонка сунулась помогать. Но и вдвоём обмякшее грузное тёткино тело поднять не удалось. И Вадим Палыч отступил:
Пусть слегка оклемается. А то кисель сплошной. Не ухватишь.
И вдруг улыбнулся распахнутым в испуге девчоночьим глазам:
Ничё-ничё, ребята сейчас помогут.
Двое парней, впрыгнувшие в тамбур последними, протиснулись, приподняли тётку, им помог мужик с вёдрами (то есть он уже ими брякнул об пол), распахнули двери в вагон, и уже там началась суета-сутолока: кто-то просил-требовал освободить место, кто-то возражал, что всякой пьяни места уступать замучаешься, третий: «Сердце у неё, сердце!.. Валидолу!..» Словом, Вадим Палыч и эта девчонка-пискля остались в тамбуре и, смущённо поглядев друг на друга, перевели дух. Девчонка тут же отвела большие пугливо дрогнувшие зрачки, а Вадим Палыч по привычке своей усмехнулся это ему всегда помогало отстраняться:
Отбой. Расслабимся.
И минуту-другую действительно оба выравнивали «кардиограмму». Затем девчонка а Вадим Палыч уже рассмотрел её с пристрастием, в подробностях, и проникся и прозрел, что называется нет-нет, вовсе уже не девчонка перед ним барышня настоящая, только миниатюрная: фигурка точёная, личико свеженькое, неглупое при том (студенточка?), целеустремлённое, жадное до новых впечатлений; глазки большие, эмоциональные, поблескивают при каждом внутреннем импульсе, губки так что да, барышня, и опять заволновалась:
А вы не знаете: на Катуаре останавливается? и голос у неё оказался вовсе не писклявым, а очень даже мелодичным.
Вадим Палыч пожал плечами:
Чего-то объявляли, да как-то ни к чему. Мы же тут копошились с вашей протеже.
И глаза у барышни стали постреливать то в левые стёкла дверей, то в правые, в надежде различить в сумраке проносящиеся мимо платформы. И Вадим Палыч спросил:
Что, промазали? Бывает. Зато женщине вот помогли. Добро сотворили. Библии, небось, не читали? И усмехнулся, не поймав в ответ любопытства на своё умничанье («Какая ей библия сейчас?») Ну да ничего, на Икше сойдёте Тут Вадим Паныч был вынужден придержать барышню за локоток, потому что электричка как раз начала тормозить: Нет-нет, не здесь. Вокзала тут нет настоящего. И темень, к тому же. А с Икши обратно много всяких идёт. Прицепитесь к каким-нибудь бабам с поклажей и через мост там фонари. А по путям не ходите каблуки свернёшь. У этих же баб и поспрашаете. Да и это по динамику сообщат. Затем, помолчав: А что на Катуаре? Кто ждёт? На какую-нибудь вечеринку? То-оже понятно.
Был Вадим Палыч разведён пятый уж год, но жил себе, естественно то есть у него имелась постоянная женщина, потому как в пятьдесят совсем одному быть ещё и рановато и не очень-то складно. И хотя Гертруда доставала его своими жалобами на жизнь на безденежье, на бытовые дрязги, на сотрудников-коллег он вполне нормально с ней мирился в гражданском браке. И даже позволял себе подтрунивать над ней: «Если дать тебе всё и даже больше, чем ты сможешь употребить себе во благо, всё равно ты, по натуре своей, будешь недовольна этим миром и вряд ли станешь счастливее. И меня, между прочим, ты держишь и терпишь не по любви, а как переходный вариант до той поры, пока не явился твой настоящий прынц». И он приходил к ней раз в неделю (в основном, когда сын её уходил в ночную смену) и старался быть лояльным Короче, жил себе сносно и в ус не дул. То есть об интрижках, тем паче с молоденькими барышнями, не помышлял уж так сильно, как принято поминать сие в народном фольклоре: дескать, седина в бороду бес в ребро. Увы, не всякий мужик способен похвастать этакой прытью. Есть, знаете ли, некая уравновешенность в той же самой природе, есть а лучше сказать: есть бабы умные, а есть то же самое, и у мужиков, впрочем. Был ли наш герой умён, нормальный вопрос? Возможно. Заметим только: не был он совсем уж и прост горазд иногда был разыграть из себя простачка: меньше спрос, а тем более с устатку кем только не прикинешься, лишь бы выпутаться из какой-нибудь передряги. Ну а на самом деле служил он в серьёзном учреждении, имел степень даже учёную. Но вот именно: коси под дурачка, коль не совсем дурак. По нашей жизни оно и спокойнее выйдет. Впрочем, опять же к слову: на трезвую голову оно бы и совсем не так, скорее всего, рассуждалось