В устах полковника Кудрявцева словосочетание: «Запомни мои слова», прозвучали пророчеством. И вот сейчас это пророчество сбывалось
Алексей Александрович, конечно же, заметил, что лицо полковника Кудрявцева, вернувшегося из похода в Цитадель, скрывало за обычной невозмутимостью какую-то тайну. Больше того добрую иронию, которой командир не спешил поделиться. Сунувшегося к нему Анатолия полковник одернул; не строго, но достаточно решительно. Так, что бывший тракторист послушно вернулся на свое место за рулем «Варяга», и круто вывернул его (руль), направляя верный внедорожник от Цитадели по своему следу, который, впрочем, на идеально ровной и чистой поверхности необозримой площадки разглядеть было проблематично.
Но это для меня, непрофессионала, не стал утруждать зрения Алексей Александрович, а Толик; тем более Александр Николаевич что-то видят. А скорее, Никитин просто рулит прямо на солнце; так же, как недавно мы подкрадывались к Цитадели, догоняя свою тень.
Теперь «Варяг» мчался, выжимая из двигателей максимум мощности, что таилась в них. А было этой мощности
Еще и нетерпения, усмехнулся профессор, ощущая, как в его груди подобное чувство расцветает буйным цветом, и грозит вырваться наружу.
Как у Анатолия, и Бори Левина со Светланой, которые подпирали своими могучими плечами железные косяки дверной коробки, что вела в салон, и сейчас была настежь открыта. Кудрявцев это ожидание, конечно же, ощущал. Но на безмолвные вопросы, что застыли в глазах товарищей, лишь загадочно усмехался; потом, через полтора часа беспрерывной гонки, в которой он изображал сон человека, уставшего от долгого подъема и спуска по бесчисленным ступеням твердыни («Конечно же, притворяется, решил сидевший рядом Романов, прислушиваясь в ровному дыханию командира, хотя кто его знает?!»), полковник, наконец, смилостивился. Он глубоко вздохнул, открывая глаза; картинно зевнул, даже не попытавшись прикрыть рот ладонью, и заявил:
Расскажу все. Но чуть попозже в более комфортных условиях.
Каких?! невольно вылетело из самого нутра профессора.
Командир хитро улыбнулся, а потом, сложив правую руку козырьком над глазами словно далекое солнце, точно на которое правил Никитин, могло обжечь своими лучами сквозь огромное лобовое стекло-хамелеон «Варяга» ткнул перед собой левой:
Вон там!
Профессор едва не вскрикнул; Анатолий рядом не выдержал, и коротко матюгнулся. И было отчего! Прямо по курсу на гладкое поле опускался огромный, сверкающий на солнце шар.
Это уже не площадка, а степь, поправил его Кудрявцев, словно прочитавший его мысль, как мы лихо назад промчались. Молодец, Анатолий!
Тракторист выпрямился в сидении, явно гордый нечастой похвалой командира. Но глаз от неведомого объекта он не спускал; а потом притормозил у самого края площадки; там, где ее серая несокрушимая поверхность сменялась буйными красками трав мандаринового цвета разной степени насыщенности.
Пожалуй, Алексей Александрович невольно обратил общее внимание на это буйство, она тут растет всегда; не зная ни зимы, ни весны с осенью. Мир вечного лета вот куда мы попали.
Он еще и погордился собой: впереди уже утвердился на мощных коленчатых «ногах» летающий объект из фильмов о пришельцах, а он позволяет себе отвлечься на что-то постороннее, привычное. Анатолий проворчал что-то невнятное, явно намекая на то, что профессор сейчас озвучил очевидное, и не раз обсужденное. А Кудрявцев с другой стороны от Романова рассмеялся совсем по другой причине.
Вот тут ты ошибаешься, Алексей Александрович, сказал он, явно позволяя экипажу «Варяга» свыкнуться с фантастической картинкой, мы просто не доехали до мест, где навсегда задержались милые твоему сердцу весна и осень; и зима тоже. Последняя я так полагаю начинается там, где до поверхности земли не достают даже отблески солнца. А вот эти ребята (он опять ткнул рукой перед собой), как раз прилетели из мест, где никогда не кончается дождь. Могу попросить их, Алексей Александрович, взять тебя с собой. Оценишь, где жизнь проще и комфортней в нашей степи, или в болотах, где хватает своих чудищ.
Ну, наших летающих монстров, да подземных червяков никто не переплюнет по части кровожадности! с оттенком гордости воскликнул тракторист.
Не скажи, Анатолий, помрачнел командир, рули прямо на этот «шарик», там тебе расскажут, какие твари водятся водились в местных болотах. А есть ведь места, о которых мы пока ничего не знаем.
И куда нам придется идти в разведку! догадался Романов.
Да, кивнул командир, или на помощь
Шар, между тем, занимал уже весь горизонт, поражая своими гигантскими размерами.
Пожалуй, он повыше Цитадели будет, Никитин махнул рукой назад, не оборачиваясь.
Выше, подтвердил командир, на лице которого окончательно утвердилась чуть ироничная улыбка, Цитадель высотой чуть больше семисот метров. Проверено вот этими ногами.
Он хлопнул рукой по бедру, и продолжил:
А этот «шарик» в диаметре чуть больше километра четырехсот метров. Тебе, Анатолий, ни о чем это число не говорит?
Раньше год назад, в самом начале их беспримерной эпопеи профессор Романов обиделся бы на это заявление. Может, даже вслух: «Почему это вы, товарищ полковник, с такими вопросами обращаетесь к простому трактористу, а не, к примеру, к профессору, который большую часть своей научной жизни занимался как раз систематизацией знаний? Пусть филологических, но все же!». Теперь же Алексей Александрович, не раз уязвленный, а позже просто пораженный остротой ума Анатолия; той самой смекалкой, о которой говорил почти забытый Михаил Задорнов, повернулся к водителю с ожиданием очередного, быть может, парадоксального вывода. И Никитин оправдал его ожидание.