Все мы оказались заперты в этом месте. В первую ночь, когда меня привели в этот сарай, даже не верилось в происходящее. Там снаружи уже зажглись яркие южные звезды. С наружи веяло свежестью. Сверчки стрекотали свою песню в потемках. А меня толкали дулом автомата в какой-то сарай, и дверь тревожно скрипуче открывалась передо мной.
«Что-то будет сейчас, думал тогда я, Наверное, меня убьют»
Но меня не убили тогда. Какое-то время я сидел в углу сарая в полной тьме, не зная, даже есть ли кто-то кроме меня или нет. Потом я услышал, как кто-то кряхтит в глубине этого ветхой темницы.
Кто здесь? Не стараясь говорить громко, спросил я.
Свои Как ты сюда попал?
Был бой, и меня схватили.
Где именно был бой?
Возле села Юртовского.
Там много наших? Они придут нас освобождать?
Нас было человек пятьдесят, после дневного сражения. Раненных увозили. Не думаю, что они придут за нами, Чуть задумчиво ответил я, в мыслях уплывал в прошлое.
Затем я прижался к стенке сарая. Оттуда веяло чем-то особенным. Казалось, тот внешний мир не мог быть таким жестоким. Там пели про любовь сверчки. Где-то на крыше порхали не то голуби, не то летучие мыши. Запах сена висел тут внутри. Хотя его перебивал иногда запах мочи. Видимо, парни иногда справляли нужду в углу этой темницы.
Какое-то время заключенные еще расспрашивали меня. Потом разговоры прекратились. Я провалился в черную пустоту сновидений. В тех снах, я был далек от этих гор и холмов, поросших лесом. Я был дома. В Сибири. Я гулял по городу с девушкой, держал ее за руку. Улыбался. Там все было почти идеально
День второй
Проснулся я от лучей солнца, что пробивались через заколоченный досками сарай. Света было не так уж и много, тем не менее, внутри становилось светлее. Мириады пылинки беззаботно кружились в танце при лучах солнца, как когда-то в детстве. Раньше я любил давно, смотреть на такие картины у себя в трехкомнатной квартире. Я просыпался раньше других, солнце вставало уже. Летние лучи светила проникали в зал, а я распахивал дверь и смотрел, как из окна льется свет. На полу лежал палас, коричневатый и большой. Зал сам был очень просторный у нас. В углу был телевизор. Он стоял на высокой подставке, которую сделал папа. Тогда мы сверлили стены, и вставляли туда дюбеля, чтобы потом установить там подставку для телевизора. Еще к нам приходил дядя Витя, он варил нам там что-то. Подставка была самоделочная. Собственно на этот уголок и поставили телевизор потом. Еще тут был стол. Диван, который мама потом обшила в бардовый цвет. И посреди этой тишины кружились в неистовом танце пылинки. Они как маленькие едва заметные насекомые в броуновском движении делали какие-то перемещения в пространстве.
Тусклая. Надежда
Андрей Николаевич Ларионов
© Андрей Николаевич Ларионов, 2017
День первый
Возможно, это тяжело было понять и тем более описать, тем не менее, это случилось со мной. В это вообще не верилось даже. Казалось, что это просто кошмар, который ворвался в мою жизнь. Что-то изменилось в этом мире, а также и в самом мне. Сидя первые дни в этом сарае, запертый, я еще тешил себя надеждами на изменение ситуации к лучшему.
Когда нас посадили в этот сарай, мы еще с трудом понимали, что застряли тут надолго. Во мне тогда еще кипела кровь, как бывает, когда рвешься в бой и есть полная свобода действий. Где-то там ревел вдали мотор бронетранспортеров. Вертушки тоже кружились в сиренево-фиолетовом небе. Совершали заходы многочисленные заходы над позициями противника. Солнце упало за горизонт. Со смертью заката, у меня на душе даже стало как-то чуточку грустно. Позже эта печаль сошла, когда начался бой. Враги встретили нас градом огня и снарядов. Трудно описать этот момент без слез. Трудно
За частоколом леса, я видел в небе проблески света. Солнца не было, его свет еще гулял в облаках, что громоздились в небесах. Воздух свежел, и какая-то приятная прохлада накатывала на этот край. И мы были одни тут, забытые Богом и страной в этом краю огня. Совершенно одни. Нам нельзя было отступать, а тем более сдаваться врагу! Нужно было воевать. Искры света вспыхивали впереди у леса. Автоматы кромсали бурьян, в котором прятались мы. Отчего пахло душистой терпкой полевой травой. Сухие выстрелы уже давно не пугали нас. Однако я на тот момент не мог предположить, что попаду в плен к врагу. Попасть в плен всегда считалось чем-то позорным в каком-то роде.
Мы прятались в траве, отстреливались, когда враги появлялись на наших позициях. Командир кричал нам тогда громко и надсадно. Я удивлялся, как он не охрипнет от такого крика. Казалось, что он был каким-то рупором, что давал нам солдатам четкие указания, что и как делать. Что-то пошло не так все же. Враги стало слишком много. Они были повсюду. Нас медленно окружали. Из леса, а затем со стороны восточных холмов, и с реки бежали фигурки противника. Их было гораздо больше чем нас. Тем не менее, мы сражались, пока были снаряды. Постепенно истаивали запасы патронов, и пустели рожки автоматов.
Я помню, как у меня сперло дыхание от боли, когда какая-то горячая пуля прилетела ко мне из синей пустоты дальнего леса. На тот момент даже ничего не понял, просто бухнулся на душистую траву. Попали дважды. Первый выстрел удачный для меня. Рикошетом пуля лишь процарапала мне голову, хотя и выдрала кусок кожи с волосами. Вторая пуля была в руку. Кто-то кричал мне в том фиолетовом вечере, но я уже не слышал. Как полностью глухой, я лежал и кусал зубами траву, словно, был зверь, что питался растительностью. Когда боль чуть спала, я щупал здоровой рукой окружающую меня примятый бурьян, ища автомат. Также пытался дотронуться до мест боевых ранений. Липкая и темная кровь текла.