Неправильно поставлен голос. Он частенько ставил в казарме пластинки с ариями из опер, итальянские песни. Например, для Подъема он часто ставил пластинку:
На призыв мой тайный и страстный, о, друг, мой прекрасный, выйди на балкон. Так красив свод неба атласный И сам тоже орал. Но голос его был твердым, пронзительным, но абсолютно не проникал в душу.
Как будто заяц барабанит по медному тазу, сказал один новобранец, когда Железный запел в бане:
Дуня д, моя Дуняша, Дуня-тонкопряха. Даже хотели для смеха надеть ему на голову таз с холодной водой. Было весело. Но потом этого парня, который сказал про Зайца Железного Барабанщика, сержанты и капитан Оловянный насиловали целый месяц в каптерке. Он так и сказал:
Да какой ты на хер певец! Так лесной заяц. Железный Барабанщик. Потом этот парень, Костик, сбежал. И, что самое интересное, его так и не нашли. Хорошо, что сбежал, а то уж эти ребята хотели продать Костика в соседнюю роту за триста баксов.
Другой сержант до армии работал плотником. Врезал замки в двери новостроек. И сам называл себя:
Хуй Деревянный. Он был страшим сержантом.
Хуй Деревянный. Он был страшим сержантом.
Они вошли без стука. Почти без звука. Оловянный кашлянул.
Сильва, сказал он, я не хочу тебя бить. Но ты должен оказывать только легкое сопротивление. Чтобы я понял:
В глубине души ты тоже хочешь потрахаться. С другой стороны, ты хотел как бы оказать сопротивление, но страх сковал тебе руки, ноги и все, что еще там есть у тебя. Ты не можешь в полную силу оказывать сопротивление. Ты кролик перед удавом. К сожалению, приходится все это говорить тебе, чтобы ты добровольно сделал то, что я хочу. Эти неумехи, он кивнул на Железного и Деревянного, не смогли подготовить тебя для меня, как обезьяну к обеду китайского императора. Соглашайся.
Не знаю, не знаю, сказал парень. Он стоял у последнего унитаза. Все остальное уже блестело. Тыльной стороной ладони новобранец вытер капли пота со лба.
Ты будешь жить в отдельной комнате. Не будешь вставать на зарядку. И вообще, никакой боевой и политической подготовки. Пусть дураки бегают кросс в противогазах. Правильно я говорю? Оловянный приблизился вплотную. Так сказать, на расстояние хука.
Так, так, так, затараторил Сильва, как пулемет Максим в Гражданскую Войну. Все это так, все это хорошо. Только
Что только?
Только я не понял, кто обезьяна?
Ты хочешь сказать, что это мы обезьяны? решил уточнить Деревянный. Да я тебя, как Черчилля!..
Подожди, подожди, сказал капитан. Зачем сердиться? Мы действительно обезьяны. Большие, огромные орангутанги.
Мне это нравится, сказал Железный. Я он не успел договорить. Комроты провел хук справа. Сильва упал и сломал унитаз, который только что дочистил.
Как? участливо спросил кеп, я все еще похож на орангутанга? Или уже меньше? Че молчишь?
Я это хорошо, что упал на бок. Если бы на спину сломал бы спину.
Он все еще разговаривает, сказал Железный. Надо добавить, и он хотел наступить на шею новобранца фирменной кроссовкой. Ну, как это принято в лучших домах Лондона. Имеется в виду, как это принято у каратистов. Просто мне всегда хочется лишний раз упомянуть город Лондон, где живут много русских людей.
И он сделал это. Наступил на шею. Но тут все увидели, что сам Железный поднялся в воздух, как воздушный шар, и, приземлившись, снес с противоположной стены два писсуара.
Никто ничего не понял. Даже сам Сильва. Тем не менее, скоро у него хватило ума понять, что это сделал он. Поэтому парень двинулся к выходу, остановился и сказал:
И да:
Я не Сильва. Зовите меня Сильвио.
Деревянный опомнился, и смело шагнул вперед. Железный обучал его удару с разворота. Но сейчас сержант решил исполнить свой удар. Он всегда ходил с ножом. Всегда учился бросать его. Точнее, это был не нож, а стамеска для разделки двери под замок. Острая со всех сторон, как бритва.
Деревянный вынул ее из деревянных, как будто игрушечных ножен, и с неожиданной быстротой бросил в парня, которого теперь уже смело можно называть Сильвио. Он не уклонился от лезвия бритвы, а поймал ее за хвост. Имеется в виду за рукоятку. Он бросил стамеску в унитаз, с удивлением посмотрел на свою руку, поймавшую эту острую змею, и сказал капитану, что еще вернется. Больше Сильвио не мог ничего придумать. Оловянный не решился двинуться с места. Только решил обязательно поймать этого Райана и продать в рабство Колобку.
Тот любит борзых. На то, что Сильвио и сам не понял, как у него получилось моментально уложить двоих и поймать на лету лезвие бритвы, капитан не обратил внимания. Я еще не сказал, что и Деревянного он тоже уложил. Точнее, сунул его голову в унитаз и спустил ржавую воду из бачка. Деревянный даже не понял, что промахнулся. Рванув гимнастерку на груди и оскалив длинные, как у крокодила зубы, он побежал на цель.
Загрызу, падла! Но только это он и успел сказать.
Сильвио развернул Деревянного к себе спиной, и оправил энергию его движения в сторону унитаза. Старший сержант как будто сам присел к унитазу. Ну, чтобы умыться. Потом новобранец поднял его ноги, и, как я уже говорил, включил воду.