Сколько шику, блеску в ней!
И она нам всё ж родней.
Ведь такие есть творенья
Шаг в другое озаренье!
Мож вернём в Москву столицу,
Раскудрит тя, рукавицу?
Чиновник: Ваш чем славен городок?
Кульбач: Не один стоит годок,
Летопись свою листая,
Понемногу прирастая.
Строился, не торопился
Чиновник: Как-то кучно он слепился.
Кульбач: Нешто это против правил?
Чиновник: Поровней б себя расправил.
Кульбач: Лучше в виде коридора?
Есть длина, да нет задора!
Наш, хоть город-невеличка,
Но округляй как яичко!
И на вид очарованье!
Чиновник: Удивляет и названье:
Лишь Посад! А чей?
Кульбач: Дак наш.
Лишь Посад такая блажь!
Чьё-то имечко добавь
Ссора! Боже, нас избавь
От всех распрей и скандалов!
Мы тут не из феодалов,
Дак кого вдруг предпочесть?
Можа каждому за честь,
Да не каждому по праву.
А потом ищи управу!
Все живём от ремесла.
Если в клюве принесла
Нам удачу птица-счастья
И тогда, когда безвластье,
И потом, когда налог.
Чиновник: И налог не выдрал клок?
Кульбач: Как же, щиплет! Знай латай
И обратно работáй!
Далеко нам до Европ!
Тут у нас кипрей, укроп
Да салоп из соболей.
Там с свинячьих трюфелей
Вся еда. Бекон, маслины,
А салопчик из козлины!
Мы пьём бражку из «червивки»9,
Самогонные наливки,
Те напиток можжевелый.
Там сырок заплесневелый,
Тут похлёбки, щи да кашка,
Квас да тю́рюшка-мака́шка.
И за это нам держаться,
А не в ихне обряжаться.
Тут своё бы сохранить,
На века укоренить.
Дед вспомнил, что эту же самую тему он не раз обсуждал и со своим студентом, и даже дискутировал с ним, досадуя, что мода на всё европейское вытесняет своё исконно русское.
Студент: Ну ты, дед, славянофил!
Кульбач: Что родному потрафил?
Истинным родным дыша,
Млеет русская душа.
В этом есть патриотизм.
Но в безумный фанатизм
Никогда я не скачусь.
Я полезному учусь,
Своего не растоптав.
В том мой жизненный устав.
Но со столичным чиновником Кульбач не пожелал вступать в дискуссию.
Кульбач: А начальству что ль видней,
Что нам ближе и родней?
Чиновник: Нет симпатии к властям?
Кульбач: Я с симпатией к гостям.
Верно, власти критикую.
Сам имею власть такую
Коль уж на хребте ношу,
То с неё же и спрошу:
Почему сидишь без дела?
То и это проглядела!
Нонче всяк простолюдин
Вольной волей господин.
Чиновник: За такие, дед, слова
Под ударом голова.
Кульбач: Чё мне с этого удара?
Я, как кот от скапидара,
Не начну орать, носиться.
Чиновник: Ах ты, старая лисица!
Не боишься что ль допросов?
Кульбач: Я по сути щас философ.
Мне страшиться поздновато.
Для меня уж всё чревато!
Я последний на пиру
И в любой момент помру.
Дак кому чё предъявлять?
А с орудия стрелять
По досужим комарам
Это глупость, смех и срам.
Надо власти тормошить,
А не критиков душить.
Всякую литературу,
Книгу, живопись, скульптуру
Критик может колупать.
Власти же не сметь щипать!
Если властью обладаешь
Чиновник: Как ты смело рассуждаешь!
Кульбач: Говорю ж: не мне страшиться.
Я чего могу лишиться?
Да меня хоть щас повесь,
Я свой век истратил весь.
Выражаясь без стесненье,
Таково имею мненье.
Может стариковское,
Но своё, таковское!
Не оставлю я сирот.
С этих слов переворот
Невозможно учинить.
Но ты можешь применить
Всяку строгость, как начальник.
Чиновник: Ты болтун, дед!
Кульбач: Я печальник!
Как народ нуждой томится!
Сколь ишо над ним глумиться?
Надо бедному помочь
Приподняться, превозмочь.
Аль не видишь нищеты?
Чиновник не привык, чтобы к нему обращались на ты. Это была его привилегия, а не какого-то простого, пусть и убелённого сединой старика.
Чиновник: Здесь у вас что ль все на ты?
Такта в вас не вложено.
Тыкать не положено
Всем подряд без исключенья.
Люди разного значенья.
Почему на ты со мной?
Дома тыкайся с женой.
Кульбач: Дак оттыкались уж с ней!
Ты одно уразумей:
Нету в этом правоты.
Если с Богом мы на ты,
То уж божьим-то рабам
Тыкать что ль не по зубам?
Чиновник: Все мы божия рабы!
Кульбач: От сумы, как от судьбы
И от Высшего Суда
Не укрыться, вот беда!
А вся жизнь как приключенье
Не текущего значенья,
Потому что мир иной
Мерит всё другой ценой.
Другому проезжему очень важному чванливому чиновнику такое панибратство показалось ещё более оскорбительным.
Чиновник: Это возмутительно!
Что ж так непочтительно,
Дерзко тычешь мне на ты?
Чин мой должной высоты!
Я с тобой не пас свиней.
Кульбач: Голубь мой, тебе видней,
С кем ты пас их до лампас.
Лично я не свинопас.
Я гончарных дел ваятель
И любому друг-приятель.
И скажу для правоты,
Я и с Господом на ты.
Бог не чин, не столь сердит,
Терпит дедушку, щадит.
Ну что мог возразить на это важный столичный чиновник завзятому пройдохе Кульбачу? А ведь, действительно, не обращая внимание на возраст и общественное положение, посадцы свободно обращались друг к другу на ты и по именам, либо прозвищам, переросшим в имена. Например, таким «счастливцем», оказался всё тот же неугомонный Кульбач, якобы, давным-давно забывший своё настоящее имя. Так, во всяком случае, он жаловался соседу Еросиму, что последний раз его имя прозвучало, когда он венчался в церкви.
Кульбач: Обозвали Кульбачом.
Имя как удар бичом!
Я буквально возмущён.
Ведь иначе был крещён!
Дали имя при крещеньи,
Не вошло оно в общенье,
Будто даденное зря.
Вспомнил лишь у алтаря.
Еросим: Выветрилось что ль былое?