Кульбач: Тут у нас в достатке вдов
Мается по столь годов.
Бабка всё у них сидит,
В уши вдовушкам дудит,
Обещая новый брак.
Те в плену у ейных врак.
Обещаешь так добудь!
Еросим: Мож пристроит как-нибудь.
Кульбач: Ну, нашла б хоть инородца,
Аль калеку, аль уродца.
Кульбачиха: Им такие не нужны.
Им наружности важны
И вообче обеспеченье.
Кульбач: Сами-то не огорченье?
Взять хоть ту бабёнку то́щу
Не возьмёшь рукой на ощупь.
А как с тучной закрутить?
Рук не хватит обхватить!
Кульбачиха: Не тебе же их хватать!
Так что нечего мечтать!
Кульбач: Там сплошные плоскости,
Там одне громоздкости.
Ту бы надо обстругать,
Той бы сала подстегать.
Но философически,
Всё в них специфически.
Крупом та внушительная,
Нравом нерешительная.
А подружка, хоть тщедушна,
До мужчин неравнодушна.
Взгляд-то ищущий и ждущий,
С тайной мыслью, как крадущий.
В данной ситуации
Нет ажиотации,
Чтоб подружками пленяться.
Еросим: Да, такие не приснятся!
Кульбач: А приснятся страх, кошмар!
Кульбачиха: Ха, ваш брат-мужик комар:
Присосётся будь здоров!
Кульбач: Вновь поклёп на комаров!
Комарихи не сосут?
Их на выгонах пасут?
И даже уже известные нам кумовья Евлам и Сидорий, ничуть не озадаченные тем, что сами женаты отнюдь не на писаных красавицах, любили позубоскалить, причём смачно и с толком, обсуждая параметры фигур несчастных вдов.
Сидорий: Таковой была рождённой
Полноты непревзойдённой.
Та худее вон на сколь,
Раздери её куколь!
Евлам: Очень уплощённая,
Как неоснащённая
Женской принадлежностью,
Что с призывной нежностью
Так и колыхается.
Энта задыхается
От чрезмерности огромной,
Но глядится очень скромной.
Сидорий: Да, невероятная
Просто необъятная!
А подружка в тех порах
Как тычинка глянуть страх!
Евлам: Энта сверхдостаточная,
Ну а та остаточная.
Сидорий: Дак, выходит, так, Евлам:
Не делили пополам,
Потому одной ого,
А подруге ничего!
Бог чуток перемудрил.
Как такими сотворил?
Евлам: Над мордашками трудился,
А потом распорядился
Подмастерьям долепить.
Тех лыдявых бы лупить
За такую лепку-шалость:
Той с лихвой, а этой малость.
Сидорий: Эти несуразности
Для разнообразности
Человеческой породы.
Божьи люди не уроды!
При великой множести
В людях много схожести.
Ну а тут в обличии
Полное различие.
Красота не с образца
По велению Творца.
Евлам: Кто б за внешность их корил?
Бог такими сотворил.
Но однако для мужчины
Ни копёшки, ни хвощины
Интереса не имеют.
Сидорий: Значит вкус они имеют.
Сам мужик, хоть будь сморчком,
Лишь бы хвост торчал торчком.
Таковы были посадцы, умеющие и поиздеваться, и посочувствовать. Первое время Посад, как новое поселение, был освобождён от податей и повинностей, поэтому довольно быстро поднялся вровень с Пове́льей. Дед Кульбач частенько рассказывал соседским парням историю возникновения города.
Кульбач: Всё перетерпели мы же.
Щи хлебали хоть пожиже,
Дак и брюх не нарастили.
Бились, путь вперёд мостили!
Это щас отвисли брыли!
А сперва землянки рыли.
Ярве́й: Как землянки?
Кульбач: Чем не кров?
И кормились от костров.
А теперь у всех дома,
Да добротные весьма.
Окунулись в ремесло,
Дак оно всех и спасло.
Есть места больших искусств.
Скажем, Тула, Златоуст,
Палех, Гжель и Городец.
Наш Посад не столь гордец.
Здесь у нас по воле Бога
Всяких дел родилось много.
Не худые мастера!
Только это всё вчера.
Завтра просит лучшим стать
По-иному заблистать.
Ярвей: Мы теперь у ремесла
Не последнего числа.
Кульбач: Ремесло судьба, удел
И очерченный предел.
Вырвешься и что найдёшь?
Либо вовсе пропадёшь,
Либо станешь жить иначе.
Хорошо? то это значит,
Прав был, что на шаг решился.
Если и того лишился,
И в другом не преуспел
Не созрел, но переспел!
Значит, просто обманулся,
Не туда шагнул, запнулся.
Пораскинь, дружок, мозгой,
Так хорош ли путь другой?
Ярвей: Мне работа гончара
Нравится.
Кульбач: Тогда ура!
Если же невмоготу
Перешагивай черту,
Чтоб на месте не топтаться.
Если всем нам не пытаться,
То закиснем, как в трясине.
На цепи хоть сытно псине,
Но, однако ж, зол тот пёс,
Потому что жизнь без грёз
У дворняги той цепной.
То не скачки под копной
Посреди собачьей свадьбы!
Эх, впоследке не страдать бы!
Если грезишь, но зажато,
Будто в клетке медвежата
Истомились и ревут,
Мысли к большему зовут,
Надо пробовать идти.
Не ступив, не обрести!
Если Ярвей был первым сыном Еросима, то Дробша шёл четвёртым, но по самостоятельности мышления мог дать фору другим сыновьям соседа, утерев носы старшим братьям.
Дробша: Я б в другое окунулся.
Интерес уж шевельнулся,
Чтоб изделья продавать,
А не с глиной вековать.
Кульбач: Эх ты, Дробша, Дробогор!
Вон какой в мечтах бугор!
Коль твоё дерзай, вцепись.
Нет? тогда не торопись!
Или зубы обломаешь,
Иль себя совсем измаешь.
Знаешь, Дробш, когда с охоткой,
Труд покажется находкой.
Сам сто лет без малости,
Не познав усталости,
Я не вкалывал ни дня.
Труд как песня для меня!
Глина, внук, с гончарным кругом
Были деду смыслом, другом!
Раньше Кульбач любил пространно и с некоторой идеализацией былой действительности покалякать о стародавних временах со своим давнишним дружком Гмы́рем, вспоминая молодость и рассказы отца и деда, однако последние годы общение сошло на нет, так как друг лежал разбитый параличом.
Гмырь: Да, взялись за дело пылко.