Об тебе же хлопоча,
Так Кульбач тебя хвалил!
Ты помоями облил.
Студент: Что вы, я не лил помои!
Дрыгаль: Дело, брат, твоё немое,
Чтобы слушать всё молчком,
Не пупы́риться торчком.
Коль душевно не бездарен,
Будь же деду благодарен.
Студент: Я что ль против говорю?
Я его благодарю.
Просто к слову пошутил.
Дрыгаль: Я хвоста те накрутил
Будешь помнить, с кем шутить!
Но не вздумай, паря, льстить.
Криводушье я почую
И обратно отбичую.
Знаешь, на Посаде мы
Все ответственно прямы:
За слова мы отвечаем
И любого привечаем.
Ты, студентик, ширь Руси
И Посад соотнеси.
Мож мы в чём-то дураки,
Но душою широки.
И вот эту нашу ширь,
Сколь кармашек не топырь,
Не купить, не поменять.
Не умеешь ты понять
Человечности наивной.
Студент: Я оценкой объективной
Захотел пощеголять,
Как юрист.
Дрыгаль: Юрист, поглядь!
Учишься на адвоката?
Ну, тогда учись покато
И учтиво рассуждать,
Чтоб всю жизнь не голодать.
Так же и Терестин, как и остальные горожане, был осведомлён о проживавшим у деда студенте, ибо Кульбач ещё долгое время хвастался перед знакомыми людьми своими пространными беседами с учёным человеком. Однако Терестин не мог знать о дорожном разговоре студента с Дрыгалем.
Терестин: Этот глиняный ваятель
Терестин: Этот глиняный ваятель
Всеми чтим, как настоятель.
Разве учит он худому?
Дед, не выходя из дому,
С целым миром дружбу водит
И подход к сердцам находит.
Всех готов и обогреть,
И наставить в жизни впредь.
Там в достатке и гостей,
И шекспировских страстей.
Как-то однажды, попав в гости к Кульбачу и имея с дедом продолжительную беседу, Терестин восхитился его острым умом, за что и назвал старика посадским мудрецом. Кульбач озадаченно вздёрнул брови, явно не соглашаясь с такой высокой оценкой.
Кульбач: Это я тебе мудрец?
Я с отсталостью борец!
Нет занятия дурнее
Заявлять, что всех умнее.
Ведь и для людей смешно,
И пред Господом грешно.
Утверждать и вовсе глупо,
Как в дорогу без тулупа
В саму стужу снарядиться.
На кого потом сердиться?
Будь хоть сколь мундир блескуч,
Да свиреп мороз трескуч.
Ясно, что старик жива́лый
Не пострел трехгодовалый.
Смеет старость что ль кичиться?
Дал Бог век, чтоб научиться,
Дак его благодари
Не меня боготвори!
Получив от Кульбача очередной урок «хорошего тона», Терестин довольно хохотнул. Про себя же он подумал, что старик, несмотря на въедливый характер, острый язык и ядрёные шуточки, со всеми посадцами, особенно с мужской частью жителей, всегда находится в прекрасных приятельских отношениях, удивляя сограждан разными чудачествами и совершенно удивительными познаниями.
Тот самый нерадивый студент, уезжая, то ли подарил, то ли забыл, то ли намеренно за ненадобностью оставил у Кульбачей учебник философии, после чего дед периодически увлекался изучением сложных текстов, привлекая для чтения соседских девчонок, так как сам уже плохо различал буквы. Эта книга вызывала у Кульбачихи сильнейшие приступы раздражения в виду того, что была сложна для её понимания, а потому казалась бабке совершенно никчёмной.
Кульбачиха: Чё опять залопотал?
Снова книжицу читал?
Ох уж эта книжица!
Уж мозги как жижица!
Кульбач: Книга истины родник!
Мудрость черпаем из книг.
Кульбачиха: А от этой только вред!
Кульбач: Вот вам истинный портрет
Беспросветной темноты.
Глупость, хоть украсть в цветы,
Не прибудет пышности.
Кульбачиха: В книге той излишности
Непонятного сплетенья.
Кульбач: Да, моё приобретенье,
Эта книга не про вас!
Тут амброзия, не квас!
Кульбачиха: Вон чему та книжка учит
Всяку дурь растит и пучит!
Кульбач: И газета освещает:
Люд наш умственно нищает.
Лишь о брюхе интерес,
А с духовностью вразрез!
Больше думок о еде,
О насущном, о нужде,
Но без мысли о высоком.
Пропитались алчным соком,
Как отравой, и не сдохли.
Разрослись вон, не засохли!
Да, вот так, забывши Бога,
Процветать взялась убого
Не словцо библейское,
А нутро лакейское.
Но душа нетленная.
То она вселенная
Необъятности великой,
То повиснет повиликой,
То спрессуется комком,
Заперев себя замком.
Потому кругом нажим.
Мы душой не дорожим!
Кульбачихе не раз хотелось извести оставленную студентом книгу на растопку печи, либо ещё хуже отнести в нужник, но мысль, что парнишка вернётся за своим учебником, останавливала старушку.
Кульбачиха: Ой, гляди-ка, книгочей!
Кульбач: «Правду Ярославичей»
Не читал, конечно, я.
Кульбачиха: Темнота кромешная!
Кульбач: Темнота ли, полумрак
Твой не отличает зрак,
Хоть слепа не столь очами,
Сколь умишком и речами.
При кротячьей слепоте
Книги всякие не те,
Но сама без чтения
Требуешь почтения.
Пока студент квартировал у Кульбачей, дед даже успел освоить игру в шахматы, ухватив смысл и тактические задачи передвижения фигур, правда, после отъезда жильца ему не с кем было совершенствоваться, как шахматисту. Но с бо́льшим увлечением дед любил вести долгие пространные беседы, касающиеся любых вопросов, в том числе научных, и однажды они даже умудрились обсудить тему новомодной теории Дарвина о происхождении видов.
Странные рассуждения студента о научных изысканиях «Дармия» не только насмешили Кульбача, но вызвала у него опасение за умственную состоятельность как самого учёного, так и его доверчивых учеников и последователей. При этом дед порадовался, что вечно шляющаяся по кумушкам Кульбачиха пропустила этот разговор, иначе напуганная бабка, непременно, ославила бы жильца, выставив беднягу сумасшедшим, совершенно чокнувшимся от наук.