Хозяин кузнечных цехов Прокша, жена которого не меньше прочих любила послушать сплетни, но никогда не ввязывалась в скандалы, жизнерадостно похохатывал над другими «счастливцами», поясняя аптекарю Немчутке, что если бы все склоки имели под собой вескую причину для шумных ссор и даже драк, то Посад был бы самым тихим городком на свете, потому как скандалить было бы попросту не из-за чего.
Прокша: Баб трясёт любой пустяк.
Вмиг для битвы поднят стяг!
А в причины кто б вникал,
Коль без них такой накал?
А когда уже причина,
Без полиции, без чина
Их вовек не примирить.
Немчутка в силу своего происхождения или воспитания не мог понять горячности русской натуры, полагая, что в семье главное слово должно оставаться за мужчиной, хозяином дома. Удел супруги ограничивался кухней, присмотром за хозяйством и домочадцами. Аптекарь довольно хорошо говорил по-русски, лишь слегка приглушая звонкие звуки.
Немчутка: Объяснить, отговорить,
Как мужчина повлиять.
Муж ведь должен настоять
Он жене авторитет!
Прокша: Против скалки шёл кастет,
А попало по макушке.
Ворон не чета кукушке.
Для посадских-то задир
Вся острастка, коль мундир
Где-то рядом промелькнёт.
Кажная тут рот замкнёт
И глаза потупит сразу.
Только чин заткнёт заразу.
Однако, несмотря на скандальных жён, все посадские мужчины старались выглядеть солидно и представительно, ввиду чего держали себя сдержанно, разговоры вели неторопливые, обильно сдабривая их замысловатыми изречениями из местного фольклора, так что случайному собеседнику порой трудно было вникнуть в суть отдельных шуточек, присказок и поговорок, зарожденных именно в Посаде. Добропорядочные, хотя несколько озабоченные своим имиджем, посадцы полагали, что разговаривать по-простецки, не умничая, не щеголяя каким-нибудь новым незнакомым, но так привлекательно звучащим словцом, им, коренным горожанам, не подобает, дабы не сравняться с неотёсанной деревенщиной, то есть выказать себя этакими дремучими лапотниками, неучами, притом, что великосветскому общению эти доблестные граждане, увы, не были обучены. Поэтому здесь сложился свой особый неповторимый говорок. О самих говорунах судили по-разному.
Все степенные, с брюшком,
Ходят с вы́пятом, шажком,
Суеты не допуская.
А вся знатность городская
Разговорами скупа.
А посадского попа
Просто к ровне причисляют.
Да уж, не обожествляют!
Также тычут: ты, да ты,
Будто нет меж них черты.
На прямой вопрос: «Как поживаете?», задаваемый из вежливости и зачастую не требующий обстоятельного ответа, посадцы начинали «плести кружева», напуская тумана.
Как живём?
Да хлеб жуём,
Жидким чаем запиваем
Шибко сладко поживаем!
Потому ли, иль за то
Не завидует никто.
И тем не менее, приезжие россияне, покидая крохотный Посад и делясь впечатлениями, всегда отмечали, что «где-то жизнь преснятина, а у них вкуснятина!».
Уж такой в Посаде люд
Из словес палит салют.
Нонче он обескуражен,
Завтра чем-то взбудоражен.
Ведь ни дня нет тишины!
Ну-у, театров лишены,
Потому актёры сами.
Развлекаются часами!
Беспокойные натуры!
И в аптеке нет микстуры,
Чтобы их угомонить.
Из веков прядётся нить!
Люди разных величин,
От простых и до купчин,
Из хором и из сарая
Говорливые до края.
Говорливых-то хватает,
Да не всяк так выплетает!
Да уж, говорливые!
И уж тем счастливые,
Если слушатель найдётся.
Тут шарманка заведётся!
Мне дак с ними интересней.
Говорок их льётся песней.
Я домой когда вертаюсь,
Воссоздать порой пытаюсь
Все словечки-загогули.
Нет, другие гули-гули!
Разговор рясной, густой!
По-хорошему простой,
Но для форса замудрённый
Хреном сдобренный, ядрёный!
Несмотря на ядрёность языка, настоящих матершинников на Посаде было мало. Тот же Кульбач в ссорах с бабкой иногда позволял себе ругнуться в сердцах, но крайне редко.
Как-то раз Кульбачиха, начавшая день излишне нервно и сердито, будто встала не с той ноги, срывала раздражение на всем подряд, что попадало под руку. У бабки ныла поясница, и она, морщась и охая, сердито громыхала кухонной утварью, пинком гоняя крутившегося под ногами кота, ожидающего своего завтрака. Вышедший в горницу Кульбач шутливо поприветствовал супругу.
Кульбач: С добрым утром, дорогая!
Э, Мур-Мурыча лягая,
Ты куды его пихаешь?
Чугунками громыхаешь
Как кузнец по наковальне!
Слышно аж в опочивальне.
Утро вроде ясное.
У тебя ненастное,
Как мордаха, хмурое.
Всё бурчишь, бур-бурая?
Дальше последовала небольшая грызня, потихоньку переросшая в ссору. Переместившись на крылечко, Кульбачи продолжали упражняться в «красноречии». Бабка послала деда, куда мужчине традиционных сексуальных предпочтений отправляться оскорбительно. В ответ дед во всеуслышание заявил, что у него с Кульбачихиной матушкой были не только обычные отношения зятя с тёщей, но и более интимные. Всё эти подробности частной жизни Кульбачей были услышаны соседом Еросимом.
Еросим: Прекращайте материться!
Кульбачи так увлеклись ссорой, что даже не заметили, как в процессе взаимных обменов «любезностями» оказались во дворе.
Кульбач: То меня чихвостит жрица,
Возомнив себя святой.
Еросим: Ёлки-палки, лес густой!
В дом войдите, дверь прикройте,
А потом друг друга кройте.
У меня детишки тут,