Терестин: Знаю! Сам крутился мутно.
Ну-у, поехали попутно!
Зацепившись разговором о премудростях коммерческого предприятия, Терестин и Вилизар поехали дальше. А Кульбачиха, оказавшись, наконец, на земле, ничуть не успокоилась и продолжала устало прыгать возле забора, пытаясь достать деда колючей метёлкой. Тот же, специально дразня супругу, то приближался к забору с другой стороны, то отскакивал. Казалось, что старики уже выдохлись, и сама ссора утратила прежний накал, но Кульбач всё никак не унимался, видимо, замышляя ещё какую-то пакость для кульминации. Силовна с Миньшей продолжали любоваться на соседские выкрутасы.
Силовна: Нет, ты глянь! И смех, и грех!
Весь подол уж из прорех.
А смогла бы исказнила!
Миньша: Пуст орешек! Шутки, Нила!
Не куснуть пчеле пчелу!
Расхлобы́скала метлу,
А до деда не достала.
Силовна: Всю как есть поисхлестала.
Как у них недружественно!
Миньша: Но, однако, мужественно
Оборону держит дед!
Даже на кол не одет!
Не теряет он лица.
Силовна: Хорошо глядеть с крыльца.
А поблизости чай, страх!
Миньша: Страх, когда обвал в горах.
Камнепад совсем не тот,
Что насыпан у ворот.
С-под копыт земельный ком.
Если пыль лежит вершком
То припудрит в тот же слой.
Поединок их незлой.
Нету озверения,
Больше придурения.
Не «терявший лица» и занозистости Кульбач продолжал хорохориться, а Кульбачиха яриться или просто демонстрировать это чувство. Крена с Еросимом в полной растерянности топтались у пролома в заборе, не позволяя сблизиться распоясавшейся чете Кульбачей. Они то начинали смеяться, то пугались, что бабке всё-таки удастся дотянуться до деда.
Кульбачиха: Как посмел такое брякнуть?
Дайте мне паршивца шмякнуть
По спиняке охламона!
Кульбач: Драки нонче вне закона.
Коль дошла ты до битья,
Нарушается статья.
А за это светит срок.
Заберут тебя в острог.
А потом на склоне лет
Волчий выпишут билет
За твоё рукоприкладство.
Допускается злорадство
В виде шуток незатейных,
Аль каких затей шутейных.
Кульбачиха: Пусть бы чёрт с тобой шутил!
Сколь ты кровушки попил!
Чтоб те пить, да захлебнуться,
Чтоб уснуть, да не проснуться!
Кульбач: Дак такой конец подарок!
Комплимент твой больно жарок
От любви ли, от вины?
Разобраться мы должны.
Поддержи меня, Еросим.
Щас мы с бабки строго спросим.
Бабка, в злобе не дрожи
И метёлку положи.
Не твоё имущество.
И своё могущество
У себя распространяй.
Кур соседских не гоняй!
Перестанут ведь нестись.
Будет прыгать-то! Окстись!
И чего старуха скачет,
Злобный норов свой артачит?
Вы видали кобылицу?
Раскудрит тя, рукавицу!
Кульбачиха, наконец, поняла, что это опять очередной дедов розыгрыш с желанием повеселить соседей. Внезапно вспыхнувшая злость постепенно улетучилась. Кульбачиха огрызалась скорее по привычке. Тем более ей было не привыкать изображать попранную добродетель.
Между тем дед не унимался. Приходилось подыгрывать, и ссора стала похожа на безмерно затянувшийся спектакль. После очередного бабкиного наскока, Кульбач сам метнулся на забор, как бы спасаясь. Бабка тут же выдала частушку.
Кульбачиха: Это разве не позор:
Взвился заяц на забор
И залился петушком,
Спутав курицу с горшком.
Кульбач: До чего ж ты склáдная!
Как шинель парадная.
Ордена навесила
И закуролесила.
В полнолунье рождена?
Еросим: На мундирах ордена.
Либо к саблям прилепляют.
Кульбач: На метёлки не цепляют?
Чтобы орден, да с мечами!
Еросим: Ой, беда мне с Кульбачами!
Ордена не гири всё-тки!
Вы бы смолкли посерёдке,
Чтоб скандал не утворить.
Мне опять же вас мирить.
Старики, не отягощённые домашними заботами, могли переругиваться до бесконечности, но Еросим на сей раз не располагал таким временим, а завтрашний отъезд на ярмарку требовал серьёзной подготовки. Поэтому ему хотелось как можно скорее закончить надоевшую комедию, примирив Кульбачей.
Кульбач: Ссора ссорой. Следом мир.
Хоть худой и весь из дыр,
Только, знаешь, примиренье
Слаще мёда и варенья.
До зубовной ломоты!
Я не перейду черты.
Это бабка вон ершится
Вшой в коросте копошится!
Кульбачиха: Сам-то хуже въедлив, дед.
Лысой маковке привет
Передать охота палкой.
Кульбач: Не скачи, старуха, галкой,
А ходи степенно павой.
Вот тогда и будешь правой!
Дальше следовала частушка, сопровождаемая кривлянием Кульбача.
Кульбач: Дятел, красненький берет,
Ты открой-ка нам секрет,
Чё ты долбишься, стучишь,
Не щебечешь, ровно чиж?
Если дом Ефтея был за задним двором Еросима, то скорняжница Светлина проживала по одному порядку с гончаром, то есть её дом был третьим при въезде.
Светлина была женщиной нестарой, но уже овдовевшей. Она тоже готовилась к поездке на ярмарку, отложив горкой шубы и полушубки. Ехать Светлина намеревалась с детьми: шестнадцатилетней Милорáдой, да с сынком Лéкстой, который был младше сестры где-то года на три с хвостиком. Других помощников у вдовы не было. Домовничать же Светлина оставляла старую тётку Улисию, или Улиту, как её звали на Посаде, попросив старушку пожить у них, пока хозяйка в отлучке. Обе женщины, припав к окну, смотрели на Кульбачихины манёвры.
Улита: Всё шумят два заполоха?
Вместе тесно, врозь им плохо!
Так и шараборятся?
Светлина: На потеху ссорятся.
Оба ж языкастые,
Только не клыкастые.
Прикусить язык-то нечем!