Когда молчаливым упреком приходит на память мальчонка с подбитым глазом, я их всех опять вспоминаю
* * *
ШКОЛЬНОЕ ВОСПОМИНАНИЕ О КАРТЕ МИРА
Мы глобус-голову весело вертели в детстве, цветастые извилины переводили на бумагу, слегка царапая поверхность давно знакомого пятнистого лица, смотрящего на нас, будто готово к драке Повешенный на стену, в виде карты, весь этот мир казался неподвижным, но мы-то знали, что на его долготах и широтах ходили люди, строились дома, тонули города и рушились утесы А позже, путешествуя по карте, мы прыгали через Волгу, вступали на незнакомую землю И в сумерках затем мы неуклюже свёртывали карту, упаковав в нее все льды и пляжи И, запихнув все это в карман потрёпанного пиджачка влезали вновь в границы своего суетного мира, в нашу крошечную страну без названия
* * *
ГОРОД-ZERO
Почти десять квадратных километров людского шлака и заводских выбросов, нет ни работы, ни хлеба поэтам в этой стране
* * *
Это было кашне цвета старинного золота, оно сопровождало меня по жизни в течении трёх лет нищеты и славы, любви и ненависти, трёх лет одиночества на улицах, тёмных и узких, как гроб, пока безжалостные струи дождя чертят зеленоватые линии на бронзовых лбах монументов Это кашне цвета старинного золота, купленное кем-то, наверное, в туманах Генуи (за 500 лир при въезде в Европу) Кашне знамя вольной свободы, знамя великой поэзии. В мире стертых камней, где человек тщетно и вечно алчет обновления, чтоб только не стариться, чтоб только не умереть Это кашне цвета собаки с улицы Ленина (На этой улице вечно идёт либо дождь, либо снег). Я только что потерял его, оно осталось там, позади, а с ним и частица моей юности. И это сегодня, когда плесневелая сырость поселилась в холодных стенах, когда мертвенно-тихая ночь проникает повсюду и с нею леденящая дрожь обнажённых ветвей
* * *
Никто меня не позовёт, ничей голос меня не окликнет по имени. Почему бы кому-нибудь да и не вспомнить, что я существую? Ну, хоть бы другу, которому я одолжил рубаху, или женщине, на которую я заглядывался с самого дна души. Так одинок я с глазу на глаз с памятью, что решаюсь: пускай меня окликнут, назовут мое имя, хоть подшутят, что ли, чмокнут в щеку. И хоть чуть-чуть полюбят таким, каков я с изнанки, и позовут, и назовут моё имя
* * *
Я не больно силен в истории и не острю на латыни, не пишу по-английски. Мне не дали ничего, кроме меня самого; о разных историях, в которые я углубляюсь, мне удается прочесть в книгах, взятых у друзей и знакомых. Ни чинов у меня, ни званий нет, и в школе я никогда никому не служил примером. Старший братишка давал мне кусочки колбаски, чтобы не хныкал. А время тех моих лет текло и текло между пальцев и не только бороздило лицо даже в скелет просачивалось. И теперь всего себя чувствую как бы изнутри этой жизни и этого времени. Вот всё, что в наследство досталось мне, это скука да несколько штук могильных камней, средь которых читается и фамилия моего братика А ещё у меня есть кость-амулет, душа, велосипед
* * *
В этом ублюдочном городишке в парочке блевушечных кабаков торгуют третьесортной сердечностью. В этом суетливом, никчёмном городишке не найти друзей и плотный туман событий постепенно окутывает нас: сквозь него галактика видится нам красной истиной брошенной в бесплодную почву, на засохший росток человеческий, чьё место где-то не здесь, да, все мы здесь чужие Цветочно-изнеженный разум это переполненная ночлежка, набитая до отказа вопреки избытку испарений, рядом завод по перегонке спирта самое мощное промышленное предприятие, и это означает пресыщённость умов, нехватку дружеского общения.
* * *
Средь грязных, сутулых забойщиков, в три центнера толкаешь вагонетку за блеском спин, красных, как в живодёрне, я вдруг вижу плешивого малолетку. Белеет череп яичной скорлупой ты высекаешь искры этой ночи, слепой, не привычный к дневному свету, заживо погребенный рабочий, не читающий сонетов. Ты слишком долго прожил под землёю, в четырнадцать пора вернуться к людям Смотрю в разверзающуюся печь рябым мне чудится скопление человечьих тел! Закрою глаза становится жутко, как в забое!
Работа нам нужна другой породы
над грудой выработанной породы
* * *
«БУНТ»
Зори люблю все на свете, и сумерки все ненавижу. Как бескорыстны пути, коль они бесконечны! Как прекрасны рассветы, коль не знают заката! Как полезны предметы, чьи секреты забыты!.. Колоннады в руинах, и разбитые вазы, и изломанность линий, и капризы природы, где не властны приказы!
Плыть, как лодки без вёсел, и летать, словно птицы, что покинули гнёзда! Быть негаданной вестью, быть внезапным бутоном, смочь нарушить однажды ход событий движение по кругу! Остановить землю!..
Два и два суть четыре Только кто ж это знает? Ну а если открою, что один не один?..
* * *
Утро, похмельное утро. Проснулись забытые было тревоги Истаяла радость от чтения червём источенных книг Зеленые сари равнодушно повисли на убогой циклораме. Вчерашняя странная девушка боится, чтоб я случайно не проник ей в душу Корявая палка нищего горбуна штемпелюет тротуар. Я считаю точечные удары Он не знает, как больно можно меня ударить