Подобное казалось логичным. Я пробовал. Давно. Но не получилось «фьють».
Ха, а вдруг ты пустотоп, прищурилась Зоэ. Встань и попляши, я гляну.
Зоэ, я не твоя кукла, рассердился Ноттэ.
Если верить сказке, ты и не человек!
Пойду сам откушу язык, тяжело вздохнул Бэто и побрел к двери. Буркнул с порога: и уши заткну чем понадежнее.
Девочка вывернулась из одеяла, дотянулась до яблока и принялась подбрасывать его на ладони, вышагивая по каюте из угла в угол, огибая стулья и сундуки, хмурясь и упрямо сопя. То есть полагая свое пожелание оставшимся в силе и требующим исполнения.
Ноттэ сидел и молчал, будучи не в состоянии разобраться, что копится в душе раздражение или удивление. Нельзя и представить, что однажды это милое существо с живой и светлой душой вырастет, выйдет на площадь, шурша монетами в ожерелье, пощелкивая пальцами и напевая. Заранее победно щурясь Поправит на плечах узорную шаль, вся польза которой длинные кисти, трепещущие на ветру, переливчатые. Площадь будет во все глаза толпы, гомонящий и затихающей, глядеть на плясунью, охать общим голосом и дышать в такт, и замирать по взмаху руки. Зоэ станет творить волшбу, вырывая из потока ветра свободную прядь, спутывая и превращая всего лишь в жалкую, несчастную куклу. «Попляши!» прикажет она. И еще один сын ветра окажется обречен служить тому, кто найдет его, ничего не понимающего, новорожденного. Кто обогреет, утешит и вынудить произнести клятву найма, не поясняя до поры её подлинного смысла.
Злодей Борхэ твердил, что я хуже змеи и во всем виновата. Он твоего рода. Будь я старше, ты бы сам прибил меня, топнула ногой Зоэ. Как будто я виновата, что такой родилась! А я верила тебе.
Я не убиваю танцующих. Всего лишь дарю им цветы дарил. Больше не буду, наверное, выдавил Ноттэ. Поддельная волшба сама мстит тем, кто солгал. Вместо восхищения они готовы принимать жадность, вместо уважения зависть, вместо веры пользу. Они стремятся быть желанными для всех смотрящих, это убивает без моего вмешательства. Я лишь ускоряю неотвратимое. Не допускаю зова в полную силу, когда могу и успеваю.
Но моя бабушка всю жизнь танцевала. Не было вреда! У нас весь род такой, мы храним рисунок танца и строй души, передаем без ущерба, это важно и хорошо.
Откуда тебе знать?
Она однажды сказала, что её бабушка ей сказала, что её папа был тот, кого позвали, выпалила Зоэ. Гордо подбоченилась, наблюдая недоумение нэрриха. Ну? Съел? И никакой он был не кукла, раз я человек, и бабушка человек, и её мама тоже. Вот.
Борхэ он знал?
Не сказал. Но каждый раз лез в мой танец. И все портил.
Пустотоп?
А, ты понял!
Я? Наоборот, запутался. То есть для меня вполне нормально очередной раз выяснить, что правда еще не истина, что ответ лишь очередной мираж нэрриха усмехнулся. Значит, я все же твоя кукла. В какой-то мере.
Как все спутано, пожаловалась Зоэ, яростно продирая пятерней волосы. Почему нельзя не думать всякости, а встать и постучать пятками по палубе? Я сразу скажу, шелуха и тьфу или есть надежда. Еще буду знать, правда ли ты собираешься вернуться на остров и забрать меня. Чтобы дальше все хорошо.
Ноттэ нехотя кивнул, признавая доводы если не надежными, то самое меньшее допустимыми.
Ну, чего ты боишься? возмутилась Зоэ. Если из нас двоих на ком и есть долг, то, ясное дело, на мне! Ты спас, я обязана тебе жизнью.
Ответить сделалось нечего: глупо и дальше прятать от себя свой же страх. Так удобно было обвинять плясуний в постигшей беде, наказывать их, не пятная рук. Это оправдывало многие неблаговидные дела прошлого: и грязноватые договоренности с Башней, и умение пользоваться людьми. Вдобавок право на воздаяние сокращало горечь одиночества, превращая его так казалось еще недавно в избранность.
Но сегодня день перемен. С ночи пошло все по незнакомой тропке, да так и не меняется к прежнему. Его воспитывал голос полумертвого капитана. Это что, это еще приемлемо. Но наставления и поучения ребенка
Нэрриха убрал в сторону одеяло, встал, шагнул на свободное пространство. Повел плечами, глядя в серо-карие глаза Зоэ и впервые точно отмечая их цвет. Сделал первое движение, поднимая руку и остановился на полувздохе. Помолчал виновато, изучая морщинку меж бровей и невысказанное вслух огорчение, превратившее рот Зоэ в прямую линию губ втянутых, словно проглоченных.
Не то?
Она помотала головой, рассыпая по плечам путаницу грязных волос. Прижала к груди нэрриха узкую ладошку, слушая его сердце. Осторожно улыбнулась.
Без пупка можно жить, но без мамы, папы, бабушки и прочих посочувствовала девочка. Хотя бы сердце у тебя имеется, а то я прямо испугалась. Ты топтался. Просто так, понимаешь? Ничего не рассказывал, ни о чем не спрашивал, не радовался, не грустил. Плохо.
Пустотоп?
Погоди, Зоэ не пожелала выносить приговор. Еще попробуем. Мне бабушка говорила: танец сродни горению, когда нет огня, все прочее обман. Красная юбка не сделается пламенем, если ею махать туда-сюда. Тряпка она, ясно? Тряпка треплется, а огонь дает тепло. Вот Ты рад за капитана? Я сразу поняла он такой, за него надо радоваться.