Лопнет, испугался Бэто, безропотно вываливая в плоскую чашку тушеные бобы, добавляя ломти мяса и дольки соленой рыбы. Дон Ноттэ, хоть вы ее уймите, пожалуйста.
Капитан наш как поправляется? нэрриха не пожелал поддержать тему.
Ноги плохо чувствует, особенно правую. Пятку кололи иглой, он и не заметил, расстроился Бэто. Страдает. То есть сердится и ворчит пуще прежнего. Чтобы не жалели его, значит. Не хочет сходить на берег.
В один день здоровья не вернуть, отмахнулся нэрриха. Сможет ходить. Пусть с палкой, но все же сам.
Зоэ оттолкнула пустую миску и с опаской осмотрела груду еды на плоской тарелке. Первый злой голод улегся, и собственные запросы теперь выглядели непосильными.
Ло-опну, ну правда, шепотом пожаловалась девочка, глядя на помощника капитана, сочтенного младшим из взрослых в каюте и самым податливым.
Бэто не подвел. Выделил новую тарелку, чистую. Переложил в неё всего-то одну ложку бобов и не стал насмешничать. Унес гору еды и не отругал, и не рассердился. Вернулся, прикрыл дверь и сел на свое место.
Теперь можно поговорить, так приказал капитан, а он всегда прав, сообщил Бэто. Ноттэ, вы готовы сообщить: что делать с новой пассажиркой? Не Башне ведь отдавать.
Башня отправит Зоэ на остров Наяд, это в лучшем случае, задумался нэрриха. Её вынудят изучать танец во всех тонкостях. Башня напоказ преследует исполняющих пляску, называет это занятие черной волшбой, и все же не искореняет окончательно, чуя пользу.
Я всю зиму жила на острове, мучилась, Зоэ облизала ложку и отложила. Вздохнула, устроила локти на столе, подпирая ими щеки. Гадость! Моя бабушка умела танцевать. А эти, на острове тьфу, дешевки, мякина, шелуха. Дуротопки и пустотопы. Вот.
Сколько слов! поразился нэрриха.
Сытая Зоэ порозовела от возбуждения и возмущения, сочтя, что её высмеивают. Вскочила и заговорила громко, сопя и размахивая руками, хлопая в ладоши, то и дело запуская пальцы в волосы, все сильнее расчесывая кожу головы и шеи.
Правду говорю! Я толстая и старая буду лучше их, вот! Моя бабушка в шестьдесят два танцевала, а эти смолоду только топают и сопят, вот! Руки туда, руки сюда, дышать, глядеть ах, глядеть ох, первая поза, вторая, ля-ля, глупости! Зоэ зашипела и оттолкнула стул, освобождая место. Подняла руку и сделала сложное движение. Это вот, растущее, бабушка называла его цветок радости и весенний огонь. Могу так, могу так и так тоже неплохо, и только внутри знаю, как правильно прямо сейчас. Оно всё внутри! С чего бы разным пустотопам знать, куда надо глядеть и как? Всякие день по-правильному выйдет иначе, потому что день-то иной! Они совсем, ну совсем ненастоящие! У них только такты и ритм. Что я, глухая? Зачем они взялись учить меня тому, что я в три годика уже знала?
Девочка задохнулась, возмущенно махнула рукой и отвернулась к стене, шмыгая носом и обижаясь совсем по-настоящему, до слез. Нэрриха смущенно пожал плечами, убрал от края стола покачнувшуюся тарелку, дотянулся до локтя Зоэ и подтащил её к себе, не обращая внимания на сопротивление. Укутал в одеяло и усадил на колени.
Между прочим, я не спорил. Ясно?
Ну
Я ни за что не соглашусь отослать тебя на остров. Потому что я, если честно, два круга назад Это по-людски в годах не меряется, но скажу так: два круга моего опыта это очень, очень давно! Тогда я хотел разгромить школу острова Наяд. Потом подумал: зачем? Если люди не умеют жить танцем, они уже и вреда не причинят, и волшбы не раскроют. Знаешь, что я сделал? Привез туда трех самовлюбленных учителей и дал школе золота. Много! Золото убивает память и волшебство надежнее, чем сталь клинка. Такой я коварный злодей Нэрриха развел руками и вздохнул. Горжусь собой. С усилением школы злокозненная волшба пошла на убыль. Нэрриха постепенно сделались редкостью. Нас новых за прошлый век пришло всего двое. Вот так. И будь уверена, Башне мы пока не скажем, что ты выжила. Теперь слушай обещанную сказку. И Бэто пусть слушает, добавил нэрриха, глянув на помощника капитана, готового понуро уйти. Давно это было. Или не было? Кто теперь скажет наверняка
Давно это было. В незапамятные времена, когда боги селились совсем близко, еще не отгородившись от людей. На вершинах рослых гор тогда было обычным зрелище радуг и вспышек, обозначающих, по мнению людей, праздники небожителей.
В храмах не поклонялись, не просили о милости. Туда приходили, как мы теперь к приятелям на посиделки. Поболтать по-соседски, отругать за глупость и неправду в сухой год, вразумить и укорить, если зерно замокло или болезнь косит скот. Порадоваться вместе большому урожаю и сытости, здоровым детишкам. Обдумать правоту того или иного решения.
Само собой, боги они не похожи на людей теперь и прежде не были таковы. Они не отвечали словами, не включались в споры. Но сказанное искренне, от души, вписывалось в единую книгу бытия и делалось значимым. А когда не удавалось достичь понимания, когда пробегала трещина, разделяя единое и разрывая связи миров, тогда обращались к сильным средствам.