Обнимает отца, выходит. Юрий сидит в глубокой задумчивости. Долго сидит. Потом с отвращением резкими движениями руки разматывает ногу, бинт швыряет на пол, шепчет ругательные слова.
Юра: Кончен бал, погасли свечи. Давайте занавес! Старость это когда с протянутой ногой сидишь в ожидании запоздалой милостыни. Ты получил её. Греми алюминиевой кружкой и вон со сцены!
Тимур выходит из дома после напряженного разговора с отцом, садится на лавочку, закуривает. Появляется Лена.
Лена: Так часто встречаемся под крышей этого дома, но никогда не видела вас курящим.
Тимур молчит, курит, сосредоточенно о чём-то думает.
Лена: Я вам не мешаю? О чем вы думаете?
Тимур курит, молчит, долго смотрит на Лену, не сводит с неё глаз.
Лена (в сторону): Прямо Сократ какой-то. Господи, как одиноко! Говорят, кризис возраста. У меня тяжелей. У меня кризис с матерью. Лена (в сторону): Мы молоды, пока наши мамы живы. Боже мой, что её ждёт? Что ждёт нас всех?
Тимур (неожиданно): Рабат. Капабланка и тажина на берегу моря! Как вам это нравится?
Лена: Пружина? Какая пружина? Вы о чём?
Тимур: Не пружина, а тажина. Это курица по-мароккански с грушами и черносливом. Вы спросили, о чём я думаю. Я вам отвечаю. Про тажину думаю, будь она неладна! Гори в огне её марокканская кухня! Тимур: Ничего, собственно, против её кухни не имею, но на этой кухне дети мои, например, «Двух капитанов» никогда не прочтут! А я в их возрасте как Кавериным зачитывался! Или рассказами Гайдара, или повестями Александра Грина!
Лена: Ничего не понимаю! Чья кухня! Почему будь она неладна? И при чём здесь Каверин?
Тимур: Кухня Асмы. Асма это жена моя, родом из Марокко. Детей наших лепит по своему образу и подобию. Дома русский язык табу! Запрещает им говорить со мной порусски. Рассказы Толстого, мой подарок старшему ко дню рождения, сожгла. Тимур: Не-на-ви-жу!
Лена (в изумлении): Это вы так о жене? Банальный вопрос: где ж вы раньше были? Куда смотрели?
Тимур: На её гладкую смуглую кожу смотрел, в глаза чёрные, волосы густые шикарные. Одалиска из восточных сказок. Но сказка быстро закончилась. Сказка с отвратительным концом получается! «Ата руси не состоявшийся, мамзер несчастный!».
Лена: О, Господи, какие эпитеты! Но бывает. От любви до ненависти только шаг. Любовь же ваша, наверное, не мороженое! Любовь не растаяла, сохранилась?
Тимур: От эскимо осталась одна красивая обёртка. Липкая, как лента для мух. Вот я и влип. Но сил и воли достаточно! Освобожусь! Не такие были штормы, а мы плыли на спине! Переживём! Марокканская грелка растопила мою любовь.
Лена: Как вы так можете о своей жене? Уважайте её хотя бы немного! Она мать ваших детей! Вашу неприязнь вы должны переболеть. Поговорите с ней обстоятельно, приласкайте, объясните, что дети могут расти в атмосфере уважения к двум разным культурам. Не настаивайте на всём русском. В конце концов, они израильтяне.
Тимур: Вы тоже Асма. Один к одному Асма.
Лена (с негодованием и удивлением): Я? Я астма? Какая я вам астма? Сами вы холера! Чем это я заслужила такие слова от вас? Просите прощения! Вы слышите? Немедленно извинитесь!
Тимур (встаёт, подходит вплотную к Лене): Простите меня, Леночка! Простите сто раз! Но я сказал не «астма», а «Асма». Вы не расслышали. «Асма» в переводе с арабского «высокая». Вы высокая. Только этим вы похожи на мою жену, и ничем больше. В остальном вы с ней как эскимо на палочке. Вы эскимо на палочке, а Асма на палочке, но не эскимо.
Лена: Тимур, и вы меня извините. Наговорила вам страшных болезней сгоряча! Но думаю, какой же плохой должна быть супруга, чтобы заслужить такое сравнение!
Тимур: Я сейчас совсем не о ней. Она не стоит большого внимания. Я о вас. Вы другая! Как вам объяснить? Может, это прозвучит высокопарно, но я смотрю на вас, как художник, стоящий перед красавицей. Он боится её рисовать. Что бы ни вышло из-под его кисти, он не будет доволен портретом. Знаете, почему?
Лена: Почему?
Тимур: Потому что его переполняет страх никогда не дотянуться до её чистоты. Страх несовпадений. Рядом с ней он чувствует себя как бы это сказать короче, не стоящим её.
Лена (перебивая): Вы меня переоцениваете. Не такая уж я пушистая. Я далека от того, чтобы быть кому-нибудь примером. Плохая дочь, для своей же Юли вечно занятая мама.
Лена (перебивая): Вы меня переоцениваете. Не такая уж я пушистая. Я далека от того, чтобы быть кому-нибудь примером. Плохая дочь, для своей же Юли вечно занятая мама.
Тимур: Это, поверьте мне, не самое великое зло. Можно, я договорю? Лена, я не художник. Меня хватит только на признание. Давно хотел вам сказать вы мне симпатичны. Очень симпатичны. Сказку можно изменить выходите за меня замуж.
Лена: Что? Вы точно заболели! Как вы себе это представляете? Как я могу так скоропалительно влюбиться в вас?
Тимур: Не плывите, Леночка, как все по течению. Когда все плывут по течению, трудно узнать, кто же плывет по собственному желанию.
Лена: Всё время думаю о маме. Сколько ей осталось? А ей кружит голову воображаемый успех на сцене театра! Ей не важно, Костромской это театр, или театр на Бродвее. Если бы она только знала, как она далека от всего этого, от того, что составляло большую часть её жизни, пока она была молода и здорова.