Тимур: Как ты мог забыть про опасный спуск! Почему поехал без мамы? Ну, я этой вашей Александре устрою весёлую жизнь! Хватит! Верить больше их обещаниям не буду!
Юрий: Я тебя прошу, не вмешивайся! Сами разберёмся. Лучше расскажи, как ты, как дети? Асма дома, на работе, как она?
Тимур: Дома всё в порядке. Про Асму, я тебя прошу, ни слова. Всё у неё замечательно. Лучше скажи, компресс ноге тугой сделал, смазал ушиб чем-нибудь? Может, врач нужен?
Юра: Ничего не надо! Уже лучше. Успокойся, присядь. Я хочу с тобой обстоятельно поговорить. Почему про Асму ни слова? Что происходит у вас?
Тимур: Папа, помнишь: «Важней всего погода в доме. А остальное ерунда». Погоды в доме нет. У Асмы своя жизнь, у меня своя. Единственное, что радует дети накормлены. Мама же занята своей карьерой и подругами.
Юра: А ты хотел, чтобы она занималась мужиками?
Тимур: Да ради бога! Это убедительная причина для развода. Но у меня к ней свои счёты.
Юра: Всё-таки о разводе думаешь! Да, сынок, я предупреждал тебя, чуяло моё сердце. Мало русских девочек было вокруг? Но ты и слышать ничего не хотел! Не слушал ни меня, ни маму!
Тимур (нервно): Папа, или мы меняем тему, или я ухожу! Я сам во всём разберусь!
Юра молчит, потирает ногу, деланно морщится, постанывает. Жалостливо смотрит на сына. Тимур обращается к отцу, доставая и складывая на столике продукты.
Юра молчит, потирает ногу, деланно морщится, постанывает. Жалостливо смотрит на сына. Тимур обращается к отцу, доставая и складывая на столике продукты.
Тимур: Я тут недавно, батя, вспомнил, как я ещё школьником был, и ты взял меня на рыбалку.
Юра: Это когда мы ходили на Крутую Балку? С тобой мне всегда везло! Четырёх лещей я тогда подсёк. Настоящий улов тогда был!
Тимур: Я сейчас не про улов, батя. Я про то, как заигрался и свалился с этой балки. Помнишь, упал, распорол острой ракушкой пятку? Кровищи было! Ты страшно напугался, но не запаниковал, оторвал от рубашки рукав, мастерски перевязал, туго перехватил ногу выше лодыжки и остановил кровь.
Юра: Двенадцать километров нес тебя на загривке к сельскому доктору. Последними словами клял себя, за то, что не увидел, что ты взбираешься на утёс.
Тимур: Глубокий шрам на пятке до сих пор остаётся для меня приятным воспоминанием, свидетельством твоей отцовской теплоты и нежности. Как давно это было! Как всё переменилось! И теплота, и страна, и мы другие.
Юра: Нет, всё возвращается, сынок! Это у меня сейчас колото-резаная пятка, и ты меня тащишь с той же рыбалки. Страна может быть другая, но вот ты заскочил к старику, и твой приход для меня лучше всякого лекарства. И Израиль роднее.
Тимур: Честно скажи, болит тебе сильно? Может, надо ногу врачу показать, массаж, может, нужен?
Юра: Не надо ничего, Тимурчик. У меня из головы не идут твои отношения с супругой. Про внуков думаю. Почему ты не приводишь их к нам?
Тимур: Батя, о себе думай, о здоровье своём. О маме думай. С внуками всё в порядке. День у них начинается с «бокер тов», «аба, дай кесеф и бай». Школа, пацаны, компьютер и ни слова по-русски. Дерьмовый я родитель. Времени на них у меня практически не хватает. Ни у меня, ни у неё. А у них нет времени на вас. Но вы с мамой их ждите, придут как-нибудь.
Юра: Придут, конечно. Когда деда вперёд ногами потащат. Времени мало осталось. Прошу тебя придите вместе. Бабушка сырники им сделает, пальчики оближешь! Не арабский фалафель малафель! А я им русские книжки почитаю.
Тимур: Приведу обязательно! Может на выходные, если у компьютера их отобью. Тимур: Смотрю на тебя и думаю порой, что так было испокон веку человек всегда страдал больше всего от тех, кого больше всего любил. Это точно о тебе! Прости, отец, меня и не обижайся!
Юра: Времени на обиды уже нет. Согласия бы достичь хоть немного. Что же мы живём как на вахте: сдал, принял, пришёл, ушёл. Семья наша осталась только на черно-белых фотографиях.
Тимур: Да, батя, самое ужасное, что с этим надо согласиться. Помнишь, ты мне читал, когда я в третьем классе ангиной болел.
«Я маленький, горло в ангине.
За окнами падает снег.
И папа поёт мне: «Как ныне
Сбирается вещий Олег»
Юра (заморгав глазами): Ты помнишь? Помнишь эти строчки? Сынок, это Самойлов. У тебя температура тогда была, а я наугад открыл книжку и не читал, а пел, как колыбельную, чтобы ты уснул. Юра (заморгав глазами):
Я слушаю песню и пла́чу,
рыданье в подушке душу́,
и слёзы постыдные прячу,
и дальше, и дальше прошу.
Тимур (подхватывает, читают вместе):
Осеннею мухой квартира,
дремо́тно жужжит за стеной.
И плачу над бренностью мира,
я маленький, глупый, больной.
Прочли, замолчали.
Тимур (взял отца за руки): Мне пора, батя, поставь галочку четверг, сын явился. Жаль, мамы не дождался. Поцелуй её за меня. Продукты сложи в холодильник.
Юра: Ты же знаешь, где её носит! Подрабатывает она старушку выгуливает по четвергам. Выровняй по ранжиру свои отношения с Асмой, как старый солдат тебя прошу! Сделай погоду в доме! Мужик разводится это белый флаг! Позорное отступление, проявление слабого характера и мальчишество!
Тимур: Правильно, батя! На войне как на войне. Тут важно, кто её объявил. Она! И на своём убогом марокканском языке! Но только всё у нас будет, как говорят по-русски, «аколь беседер, отец!» Береги ногу, Сеня! Помнишь советское кино? Хорошо посидели.