А год какой? сразу же спросил я. Диалог начал раскручиваться, как спираль, через один обычный шаг, через два, через тысячу шестьдесят второй а место? остров Рождества минуя несущественные мелкие подводящие вопросы, одновременно с тем, как воздушная крепость поднималась на высоту бомбометания небо, безбрежность, нежность, мерсибит, пушап и безбожие, все это вытягивалось в одну звенящую нить не-из-беж-нос-ти, вокруг которой сходились финальные моменты нашей встречи.
Nine, eight, seven, отсчитывал офицер в насквозь пропотевшей рубашке с короткими рукавами частично от тропической жары, частично от нервов. Six, five-er
Камера фиксировала его effort, чтобы позже быть смонтированным в пропагандистском movie by Department of Defense.
Дед, продолжал я, превозмогая перегрузки, потери гласных в словах и слов в запасе. А что если убежать отсюда? Что если доплыть до материка? Они ведь все там, да? Джон, Джеки, Мэрилин, королева Елизавета, Джон, Пол их можно встретить?
Попробуй, невпопад ответил он, пожав плечами.
Zero! прорезался в трещине, ползущей по высокому сводчатому потолку, голос командующего операцией «Доминик».
Cut! в шутку выкрикнул режиссер, предвкушая невероятные монтажные склейки.
Коричневые волны вспыхнули теплым желтым, по дверцам шкафа и корешкам Ленина пробежали отблески термоядерной вспышки, мешаясь с лучами закатного солнца, окна напряглись и выбросили из себя стекла, пыль, пауков, запахи тихоокеанской флоры ворвались в благородную сырость советского ампира, смешались с ней на субатомном уровне и аннигилировали, стирая проекцию дедушки на одну из одноразовых Земель, на одну из несуществующих сырых парадных, одним из не значащихся в календаре августовских дней.
Я проснулся, сел на кровати и выглянул в окно. Рабочий и колхозница несли свои серп и молот в голубую глубь стратосферы. Пока я собирался с силами, чтобы встать и пойти в душ, природа спешно вычищала артефакты сшивки пространства-времени. И к тому моменту, когда я наконец спустил ноги на теплый паркет, она почти закончила, но в тот момент, когда вместо ванной я зачем-то направился к балконной двери, встал рядом и прижал ладони к стеклу, я настиг ее.
Четыре рубля
В воскресенье вечером, возвращаясь с прогулки, зашел в круглосуточный магазин, чтобы сделать спонтанную бессмысленную закупку мусорной еды: две сосиски в тесте, шоколадка, пакетик сока, жвачка. Продавщица забыла дать мне сдачу 4 рубля (перепутала двух- и пятирублевые монеты в той пригоршне мятых бумажек и меди, которую я вывалил на ее пластиковое блюдечко).
А четырех рублей у вас не будет? осторожно спросил я после нескольких секунд ожидания, попытавшись придать вопросу как можно более небрежную, необязательную, невзыскательную интонацию господи, да нет так нет, пфф, о чем вы, милочка, на чай себе оставьте, ну чесслово, все, все, все но получилось все равно довольно мрачно и быковато.
Вопрос упал тяжелой двухлитровой баклашкой на прилавок, опрокинулся, покатился, рассыпал по ленте розовые жвачки. Качок в черной кожанке за мной давил мобилу толстым пальцем.
Ой, ой, простите! запричитала продавщица.
Да ничего, попытался я остановить лавину.
Простите, пожалуйста, искренне улыбалась, разводила руками, трясла головой и пожимала плечами одновременно простая раскосая маленькая женщина в пуховике поверх форменной рубашки. Вы мне пять дали, да? А я не узнала! Простите!
Да, да, ничего страшного, сам улыбался я и протягивал руку под ее руку, неуклюже и спеша выгребающую мелочь из кассы.
Господи, не додала вам! цокала она языком. Если бы не вы! Вот спасибо. Спасибо вам огромное!
Да не за что, стыдливо запихивал я в сумку свои жалкие сосиски в тесте, уворачиваясь от ее ракет благодушия, которые летели в меня одна за другой. До свидания!
Хорошего вечера! Ждем вас снова! кричала она, привстав, насколько позволял дурацкий полуофисный, полудомашний стул и жесткий прилавок. До завтра! Ас-саляму алейкум! Аллаху акбар! Бох простит! Счастья вам! Любви! Денег!
Я шел к дому по тропинке, бомбардируемой потоками честности, любви и милосердия из самых недр видимой вселенной. На мокрых трамвайных рельсах вытягивались тонкими струнами отражения многомерного вечернего города. Мутные черные воды Яузы стали прозрачными и чистыми, зелеными океанскими, пенными мальдивскими, теплыми и спокойными. Кирпичные девятиэтажки, разбросанные у Ростокинского акведука вальяжной брежневской рукой, освещала Луна и лужковские подслеповатые фонари. Хипстер возвращал арендованный велосипед на собянинскую экологичную парковку у трамвайного моста. Лучи прожекторов били в античных рабочего и колхозницу, заодно выхватывая из тьмы фигуры поздних туристов и монорельсовую эстакаду. С территории ВДНХ в небо стреляли лазерные установки там заканчивалась воскресная дискотека. Навстречу мне шли люди, мамы, дети, дяди, тети, внуки, бабы, деды, стремилась из центра и в центр Ярославка, превращаясь в пр. Мира. Метеоспутник делал новый виток вокруг Земли, предсказывая само собой разумеющееся похолодание и дожди. Надвигалась поздняя осень. Солнце, как обычно, пересекало небесный экватор, уходя в южное полушарие. Вселенная продолжала расширяться. Маленькая продавщица стояла на крыльце магазина «Продукты», затягиваясь дешевой тонкой сигаретой, смотрела на тропинку вдоль дублера проспекта Мира и качала головой: