Невозможно описать словами не только заоблачный мир, но и то, насколько изменилась жизнь Аркадия после дядюшкиных писем. В душе исчезла безнадега, появилась радостная перспектива. А когда Аркадий последовал совету и поставил крест на «Крестовых походах», то и вовсе успокоился. Теперь уж по ночам он не вскакивал от ужасных сновидений с отрубленными головами, от воплей янычаров и причитаний в осажденных крепостях.
Аркадий блаженствовал, перечитывая письма с того света. Дядюшка в меру своих способностей изображал неспешные будни лучшего из миров. А лучшим он именовался не ради красного словца.
«Мы рядовые небожители, сообщал дядюшка, отдыхаем на матрасиках из перистых облаков, которые принимают форму бестелесного тела. Просыпаемся бодрыми и веселыми, никакой зарядки не требуется».
Далее дядюшка очень тепло отозвался о новых работах племянника Аркадий к тому времени забросил мрачную историю и отослал ему несколько юморесок.
«Аркаша, ты на верном пути! Это твое! Юмор и только юмор! И не слушай никого, кроме меня. Совсем недавно черт меня дернул! прочитал пару опусов Шекспира. Три дня плакал. Он ведь, подлец, и здесь продолжает кропать свои страшилки. По этому поводу они тут с графом Львом Толстым очень крепко цапаются. Наш Левушка возмущается: «Кому нужны твои злобные сказки?!» А Вилли ему в ответ: «А кому надобны твои девяносто томов вместе с дневниками? Думаешь, хоть кто-то их прочитал? Про говорящую лошадь про Холстомера еще терпимо, а остальное можно повеситься от глубокомыслия!» Старик обижается на Вилли за такие слова, что-то записывает в дневничок, а что не говорит, прячет в сапог.
Но хуже всех тут приходится Гоголю. Бедняга корит себя, что бросил в огонь второй том «Мертвых душ». Он по глупости когда-то решил, что книга легковесна для классика. В назидание за прежнюю ошибку Гоголь тут дал обет придумать еще восемнадцать томов про Чичикова. Пока написал четырнадцать. Мы читаем, обхохатываемся и ободряем Николая Васильевича.
В своей прежней жизни, Аркаша, я редко пересекался с писателями. И здесь, по правде говоря, держусь от них подальше. Каждого по отдельности еще можно вытерпеть, но когда соберутся вместе просто беда. Начинают искать друг у друга недостатки. Иной раз думаю, а может они вовсе и не писатели, а критики?»
Аркадию размышления дядюшки о писателях показались ценными и он попросил родственника выведать у пишущих небожителей их профессиональные секреты. Ответ получил незамедлительно.
«Как мне тут объяснили, сообщил Вениамин Петрович, особых-то секретов и нет. Для появления настоящей прозы важнее всего хорошее питание. Чем упитаннее человек, тем он веселей и продуктивней. Можешь сам припомнить Честертона, Аверченко, Бальзака и даже ОГенри. Да и Дюма не страдал худосочностью. Все как на подбор кругленькие. Чтобы таких оторвать от стола, надо хорошую силищу иметь. Я тут твою прежнюю книжонку о Крестовых походах еще раз перелистал, такое впечатление, что ты язвенник. Даже о себе подумал, как бы не схлопотать гастрита от твоего опуса.
И еще одно. Ты спрашиваешь, а существует ли ад? Видишь, до чего тебя довели твои Крестовые походы! Молодому человеку подобные вопросы и в голову не должны приходить. Хотя на самом деле ад есть это поселиться в одной комнате с серьезным писателем, например, с Достоевским. Он своими терзаниями кому угодно организует преисподнюю.
Но хуже всех у нас тут живется биологам. Вот уж кому не позавидуешь нет тут никакой биологии».
Аркадий опечалился, узнав об отсутствии в небесных сферах одной, очень интересной для него, стороны жизни. Задал дяде несколько наводящих вопросов. В ответ получил назидание.
«Вот ты, Аркаша, спрашиваешь, есть ли у нас женщины, и как происходит общение с ними? Из этого я заключаю, что ты еще не угомонился. Мы с тобой в свое время покуролесили. Хватит, дружок! Надо и меру знать!»
После дядюшкиного ответа на Аркадия нахлынули приятные воспоминания. Когда он выстукивал их на машинке, то невольно улыбался.
А случилось это два года назад, когда он тогда еще восемнадцатилетний Аркадий Бобрик горевал, что девушки не обращают на него внимания. Особенно это было заметно, когда рядом находился дядюшка усатый и в летной форме. Девушки отдавали предпочтение Вениамину Петровичу. Аркадий полагал, что все дело в усах. Но усы оказались ни при чем. Загадка скрывалась в голубой летной форме. Однажды Вениамин Петрович разрешил племяннику надеть свою форму, и они отправились в городской парк.
«Это была магия неба! Аркадий напомнил дядюшке в письме. Я познакомился с Мариной, Лизочкой и еще двумя, имя которых позабыл. А вы, Вениамин Петрович, без мундира ходили кислый и как в воду опущенный. Спасибо вам, мой дорогой дядюшка, за тот памятный подарок!»
Вскоре с того света пришло новое письмо.
«Аркаша, еще раз отвечаю на очень интересующий тебя вопрос о женщинах. К счастью, тут с ними намного проще, чем на земле. Чтобы ты знал, окружающие нас дамочки умеют привычку изменять свою внешность. Если на земле они были тряпочными хамелеонками изменяли себя с помощью нарядов и косметики, то здесь превратились в хамелеонов внутренних меняют эфирную оболочку.