В помещении было всего четыре комнаты: дежурная часть, где находился начальник караула с помощником, место, где стояла пара столов для обеда, спальная комната с расставленными наподобие приемного покоя в больнице жесткими койками с такими же жесткими подголовниками. Там же вдоль стены стояли шкафы для автоматов и прихожая с прилегающим к ней туалетом. Двор около караулки был окружен высоким железным забором.
Около одной из стен стояла прикручена к бетону стойка для разряжения автоматов с подробной инструкцией об установленном порядке действий, красиво написанной на большом железном щите.
– Поставить автоматы в стойки, – приказал лейтенант, – принимаем наряд.
В процедуру приема наряда входила проверка соответствия того, что находилось в помещении с тем, что было написано на листке, закрепленном под прозрачным пластиком около двери. О том, чего не хватало, знали все и переписывали нехватку ежедневно из протокола в протокол.
– Не пиши, – пытался уговорить старый начальник караула. – Все же знают, что не хватает стульев.
– И потом скажут, что при мне пропало? – понимая бессмысленность записи, но и не желая оставаться крайним, спокойно отвечал заступающий, ровным почерком переписывая предыдущий листок.
Наверное, их можно было написать с десяток под копирку или еще лучше отпечатать, и менять только название роты и фамилию расписывающегося, но все придерживались установленных правил "игры в войнушку".
– Пошли, – толкнул меня в плечо, один из сержантов.
Я взял автомат, вышел на улицу, ожидая сержанта и еще двух солдат, которые должны были поменять старый наряд на своих постах.
– Зарядил? – спросил меня сержант.
– Нет, – удивленно ответил я и двинулся к стойке для того, чтобы положить не нее автомат.
– Ерундой не майся, – спокойно сказал сержант. – Воткни магазин, присоедини штык-нож и пошли быстрее. И так холодно.
"Учебка похоже закончилась, не начинаясь" – подумал я, вставляя рожок автомата в паз и хлопая ладонью по тыловой части в ожидании характерного щелчка. Сержант уже повернулся и пошел по асфальтированной дороже, за ним потянулась смена, и я пристроился в конец.
Мы шли в колонну по одному за сержантом по хорошо известному ему маршруту. Он трепался с разводящим предыдущей смены, который шел с ним рядом.
Пост, на котором мне предстояло провести ближайшие часы, был недалеко.
– Стой, кто идет, – раздалось с поста, как только мы приблизились.
– Разводящий со сменой, – раздался уставной ответ.
– Разводящий ко мне, остальные на месте, – не рискуя оказаться втянутым в случайную проверку, ответил часовой.
Разводящий пошел вперед и через несколько секунд подозвал нас.
– Снимай автомат, – сказал мне сержант.- Одевай тулуп, а то замерзнешь.
Я радостно натянул длинный теплый тулуп с высоким воротником, отданный мне уже мечтающим убежать в казарму часовым, надел рукавицы с двумя пальцами, закинул автомат за спину.
– Пост сдал, – заулыбался солдат.
– Пост принял, – не менее радостно ответил я и посмотрел на затягивающиеся тонким льдом лужи.
– Движение по часовой стрелке, на вышке не садиться, естественные надобности оправлять запрещено, через два часа приду, сменю, – дал мне последние инструкции сержант, и я остался один на огражденной колючей проволокой и не очень высоким забором охраняемой площади.
Я брел по дорожке и мечтал о том, чтобы кто-то полез на мою территорию или чтобы заблудший колхозник из соседней деревни попытался бы сократить свой путь через мой пост. Я представлял себе, как, задержав злостного нарушителя, сразу стал бы героем и был бы награжден краткосрочным отпуском "с выездом на родину", а проще говоря, домой. Мечтам моим не суждено было сбыться. Я шагал по периметру, иногда отдыхая на вышке, прислонившись спиной к стойке.
Ночь вступила в свои права, и мелкий, редкий снег падал с неба.