Тут у многих авитаминоз начинается. Ешь.
Они заботились обо мне, как старшие сестры, и просили помощь, как у взрослого, но всегда младшего брата.
Больные, лежащие в санчасти, внешне не отличались один от другого. Все были в пижамах и халатах, но даже тут существовала субординация. Сержанта или дедушку из спецов не посылали на уборку, он мог спокойно сидеть в месте для отдыха и, если не смотреть телевизор, то уж читать газету или писать письма домой ему не возбранялось. Однажды я увидел новенького больного, сидящего в халате и пишущего письма домой. Перед ним лежали несколько листов, исписанных аккуратным почти женским округлым почерком с рисунками губ и вензелями. Обладатель больничного халата исписал уже несколько листов плотным, ровным почерком, и они также лежали на столе. Сделав логический вывод на собственном примере, что столько писать может только солдат-первогодка, я спросил:
– Ты почему не на уборке?
– Да вроде как не положено мне, – ухмыльнулся больной.
– Что значит не положено? Ты из какого полка?
– Автополк.
– А звание? – не унимался я.
– Старший сержант.
– Столько же ты прослужил? – опешил я понимая, что старшим сержантом может быть только старослужащий.
– Ну, вот сейчас приказ стукнет и домой, – улыбаясь ответил "дед".
– Врешь, – неуверенно ответил я. – Ты вон сколько бумаги исписал.
Так только "духи" пишут.
– Точно, – расхохотался он. – Мне все так говорят. А я так все два года и пишу.
– Два года? – восхитился я. – Это кому же?
– Невесте. Каждый день. В стихах.
– В стихах? – мои глаза, наверное, начали вылезать из орбит. – О чем?
– О том, как день прошел, что было, чего делал.
– А она?
– Она тоже отвечает каждый день. Правда, не в стихах, но все очень подробно.
Это было так необычно, что я от неожиданности присел рядом. Еще несколько минут мы говорили о том, как хорошо получать письма и спорили о том, тяжело или нет писать письма. Я знал солдат, которые за время службы писали домой не больше пары-тройки писем и то, когда их чуть ли не насильно заставляли командиры, а тут хорошо служащий старший сержант находил в себе силы, время и, главное, желание писать ежедневно своей невесте.
– Нда, – протянул я. – Круто. Если такая женщина ждет, то женись, когда вернешься. Как порядочный мужчина, ты просто обязан на ней жениться, – процитировал я Ильфа и Петрова.
– Женюсь, – заверил он меня. – Мы уже и дату назначили.
Я пожелал ему счастья и скорейшего выздоровления и отправился дальше покрикивать на убирающих этаж больных, которым было разрешено выходить из палат.
Так текли дни и недели. Время уже приблизилось к ноябрю, когда я узнал, что для меня в роту пришло не то письмо, не то уведомление о посылке. Как правило, все письма мне приносил или полковой почтальон или сослуживцы по роте. Но в этот раз почему-то никто не передал мне послание, и я решил днем, чтобы ни с кем лишним не столкнуться, сходить в казарму. Начмед во избежание эксцессов строго-настрого запретил мне там появляться, да в принципе, мне действительно нечего было там делать, но тут случай был из ряда вон выходящий, и я набравшись смелости пошел.
– Стоять! – первое, что я услышал, переступив порог казармы. -
Это кто у нас забрел?
– Товарищ старший сержант… – начал я.
– Молчать! Смирно!! Ты что, казарму перепутал, Ханин? – рявкнул
Корейко. – Это казарма, а не медчасть. Тут люди служат, а не волынят.
– Мне сказали, что письмо пришло…
– Письмо? Да я насрать хотел на твои письма!! – приблизившись ко мне кричал Корейко. – Тебе кто разрешил рот открывать? Я тебя спрашиваю, кто?! Совсем оборзел, солдат? Сними-ка пилотку. Это что еще за вихри? Дембеля так не зарастают. У меня короче. Прическа солдата должна быть ровной и аккуратной. За мной! – направился он в каптерку.