Веяло злом и гнилью, грубостью и колючей проволокой. Когда я видел проволоку на заборе части, я не воспринимал ее той границей, которую я видел в металлических рядах зоны строгого режима. И не то, что попадать, но даже приближаться к трем рядам колючей проволоки, за которыми виднелись страшного вида бараки, мне никогда не хотелось, хотя в России, как говорится, от сумы и от тюрьмы не зарекайся. Машина бежала по дороге. В решетку за дверью, отделяющей меня от наряда, я не видел даже кусочка неба.
Только трое солдат тихо переговаривались между собой, покачиваясь на лавке, изредка исподлобья посматривая на меня. Я понимал, что никто меня тут держать не будет, но поджилки все-таки сжимались. Машина остановилась.
– Вылезай, – крикнул прапорщик. – А то могу упаковать.
– Спасибо, – крикнул я, выпрыгивая из машины. – Я как-нибудь сам.
Высадили меня прямо около ворот танкового полка.
– Эй, солдат, – окрикнул я проходящего мимо бойца явно кавказского происхождения, – ты не видел, где тут новые каптерки строят? Мне оттуда воина забрать надо.
– Пойдешь прямо, потом направо. У тебя закурить есть?
– Не курю и тебе не советую.
– А сам откуда?
– Из пехоты.
– У вас, я слышал, гоняют по-страшному. Ты сам…
– Слушай, а у вас все солдаты к сержантам на "ты" обращаются?
– А как еще надо? – оторопел солдат. – Ах, да. Я слышал, что у вас там сержантам выкают. Нэ, у нас сержанты очки драют.
– Чего? – пришла моя очередь удивляться.
– А кто будет чистить? Я? Мне нельзя. Я – чеченец. И все чеченцы.
Три роты. А русскому можно, а кто русский? Сержант. Вот пусть и чистит, – и он заулыбался, показывая два золотых вставных зуба.
– А офицеры?
– А что офицеры? Они жить хотят. Вмешиваться не будут. Нас много.
Кто рискнет, того… – и он провел большим пальцем по горлу.
– Ну, ну. Так говоришь: прямо и направо?
Магомедова я нашел довольно быстро. Азербайджанец был рад оставить танковую часть, и к обеду мы вернулись в мотострелковый полк.
– Взвод! Равняйсь! Смирно! Товарищи солдаты. Я покидаю наш полк…
– Ууууууу…
– Разговорчики в строю. Не знаю, каким я был командиром, хорошим или плохим, но у вас теперь будет новый заместитель командира взвода
– сержант Зарубеев. Сержант Зарубеев проходил, как и вы, курс в первой роте и прибыл к нам по обмену сержантского состава с высших курсов "Выстрел". Сержант Зарубеев является специалистом третьего класса и кандидатом в мастера спорта по боксу. Так что прошу любить и жаловать. Давай, Серега. Тебе слово.
– Значит так, духи, – чуть наклонившись, Зарубеев опустил длинные накаченные руки так, что они, раскачиваясь, почти касались пола, – если будете меня слушаться, то… будете живы. А если нет, чурки, то хана вам всем. Лучше сами вешайтесь.
Я не стал вмешиваться и слушал, улыбаясь, Зарубеева. В мыслях я уже был в пути.
– О чем задумался, Ханин? – ротный как всегда незаметно оказался передо мной. – Старших по званию разучился приветствовать?
– Виноват, товарищ старший лейтенант, задумался.
– Солдат думать не должен. Ему по должности думать не положено.
Солдат должен выполнять приказы. Или, как говорит майор Егерин, плох солдат, который стоит и тем более сидит. Солдат хорош, когда он бежит или хотя бы идет строевым шагом.
– Да, я пока вроде бы сержант, – посмотрел я на свои погоны. – Но я готов Вас обрадовать, товарищ старший лейтенант. Я передаю взвод сержанту Зарубееву и покидаю Вас. Не плачьте и помните обо мне.
– А почему я об этом нифига ни знаю? – спросил ротный.
– Замполит полка разрешил мне уехать в "линейку", выполнять свой священный воинский долг. Начштаба не против. Документы будут через час, – соврал я, понимая, что ротный не пойдет выяснять к старшим офицерам. И, скорее всего, будет рад избавиться от непослушного сержанта.