Одел головной убор на голову, выровняв звездочку. Поправил гимнастерку и, приложив руку к головному убору, внятно и громко произнес:
– Товарищ гвардии лейтенант, идите нах!
Сенеда хохотал так, что я начал уже беспокоиться за стекла на окнах. Доцейко вторил ему тонким смехом, да и я не мог удержаться.
– Открывай!!! – затарабанил очень громко Салюткин. – Дневальный, где дежурный по роте?
– Ууу… – понял я, что открывать придется. – Андрюш, у меня выбора нет.
– Ну, смотри…
Я открыл дверь.
– Кофе пьем? А кто службу тащить будет? – с порога налетел на меня Салюткин, держа в руках какие-то листы.
– Кофе службе помогает, товарищ лейтенант.
– Помогает? А сейчас увидим. Назарчук, кто я тебе? Кто, я тебя спрашиваю?
– Командир.
– А ты меня нах послал?
– У меня был приказ от комбата.
– Тебе комбат приказал послать меня нах? Врешь!!
– Комбат приказал посылать всех, кроме начальника штаба полка и выше. Вы, товарищ лейтенант, еще не начальник штаба полка.
– А кто я?
– Взводный.
– Правильно. Твой, блин, непосредственный командир. Твоего гребанного взвода. И вот я, как командир, тебе приказываю: нарисовать мне к утру карту. Она маленькая, всего четыре листа. Это тебе не комбата в двадцать…
– Я не успею, – попятился писарь.
– Что значит, не успею? Тебе ТВОЙ командир приказал. Это
ПОСЛЕДНИЙ приказ. И ты обязан его выполнить. Вот карта, и не дай Бог я утром узнаю, что ты не сделал. Сгною в нарядах.
Салюткин гордо повернулся и вышел.
– Дежурный, – услышал я его крик из коридора. – Почему не спят в роте?
Я вышел в расположение роты. Салюткин уже приближался к выходу, не обращая на меня никакого внимания.
Всю ночь писари резали, клеили, писали на картах надписи и наносили стрелки предполагаемого теоретического боя. Я, увидев, что порядок более-менее имеет место быть, пошел к ним в комнату. В начале пятого все изрядно подустали.
– Что за дурь, – бурчал Доцейко. – Все в армии "к утру", "к вечеру" или "к понедельнику". Ну, почему нельзя было карты выдать заранее?
Ему никто не ответил. Сил не было даже на шутки.
– Ой, что я написал? – удивился сам себе Виталик, высоко подняв брови и, вырвав лист из журнала, начал писать текст сначала.
– Ну, я точно рехнулся, – поглядел он в журнал через несколько минут. – Я написал вместо "Начальник штаба" – "Нога начальника" да еще сверху вниз…
– Как японец, – пошутил я.
– Хи-хи, ха-ха, – смех Доцейко начинал смахивать на нервный. – Ты просто дурак, Виталь. Или ты тормоз? Хи-хи.
Наверное, в другой ситуации Сенеда стал бы поддерживать шутливый тон, но последний смешок Олега оказался для него последней каплей.
Виталик медленно поднялся, обошел стол, не торопясь, подошел к Олегу и вытащил его за шиворот из-за стола.
– Ты чего? Ты чего? Пусти, – пытался упираться Доцейко, но Сенеда не обращал на его слова никакого внимания.
Вытащив вырывающегося Доцейко на середину комнаты, Виталик резко повернулся, быстро перекинул ногу за ноги противника и сделал свою коронную заднюю подножку. Олег, весивший килограмм на двадцать легче
Сенеды, взлетел, и его ноги замелькали над столами, все ближе приближаясь к карте комбата, лежавшей на ящике с подсветкой, расположенном на последнем столе.
– Копец… – в один голос сказали мы с Назарчуком.
Олег, пролетая над картой, зацепил носком ноги бутылочку с черной тушью, которая мгновенно разлилась на четыре центральных листа.
– Полный копец, – увидев, что произошло, заголосил Доцейко. – Вот теперь, Виталь, тебя полный…
– Не "Виталь", а товарищ гвардии сержант. Ты понял? Повтори, – и он притянул к себе Олега за отворот гимнастерки.
– Товарищ сержант, товарищ сержант… Да отпусти ты… – Олег пытался отцепить крепкие руки художника.