– Солдат! Стоять!! Стоять по стойке "смирно", когда разговариваешь со старшим по званию!! Смирно!! – надрывал я связки.
Солдаты и сержанты других взводов поворачивали головы в нашу сторону. – Рота, строится на "взлетке". Рота, равняйсь!! Смирно!!
Отставить!! Равняйсь!! Смирно!! Рота!! К своим койкам бегом марш!
Рота!! Команда "Рота" была!! Рота, строится на взлетке!! "Духи" решили "обуреть"? Решили норов показать? Мусаев, упор лежа принять!!
Отставить! Не резко! Повторяю для непомнящих табуреток: упор лежа в армии принимается падением! Упор лежа принять!! Раз-два, раз-два, раз-два. Встать!! Рота, рядовой Мусаев решил нарушить приказ в боевое время. Так, рядовой? Молчать, тебе слова не давали! Рот заткни. Когда мужчины говорят, женщины молчат!! Рядовой Мусаев, объявляю Вам два наряда вне очереди!! Вам понятно? Не слышу! Вы поступаете в помощь действующему наряду. Дежурный по роте, тебе есть в помощь наряду "враг народа".
Введенное мной выражение "враг народа" быстро укрепилось в роте.
Так стали называть провинившегося солдата. "Врага народа" ставили на грязные работы, в помощь наряду. "Враг народа" мог исправить ситуацию и снять "позорное пятно" путем проявления какой-либо положительной активности по отношению к своему командиру. Например, проявив личное желание пришить подшиву или почистить сапоги старослужащему. Заставлять никого не надо было – желающих исправиться было предостаточно. Зачастую солдат сам предлагал погладить форму или пришить подшиву, выпрашивая после возможность сбегать в "чепок". Это были мирные дела, крайне редко доходящие до воспитательного мордобоя. Что такое "дисбат" в роте знали. Когда я был молодым, младшим сержантом, то служивший в роте рядовой, явно отличавшийся от других солдат, говорил:
– Запомните, сынки. Не троньте солдата пальцем. Или бейте так, чтобы следов не оставалось. По почкам валенком или уставом по голове. Я одному чурке дал по яйцам и два из трех лет, полученных за неуставные взаимоотношения в "дизеле" отсидел. А "дизель" – это не полк. Идешь, несешь, даже бежишь с носилками с песком. Навстречу тебе идет сержант. Ты носилки бросаешь, вытягиваешься по стойке смирно и отдаешь честь. Потом подбираешь носилки и вперед, дальше.
Вовремя не принял строевую стойку – получил в рыло. Вякнул – попал на губу. А там губа не то, что в дивизии. Сразу в карцер. А в карцере хлорочки сантиметров пять на пол насыпят, и водички пару ведерок плеснут. Ни сесть, ни лечь и легкие жжет. И никого не волнует. Ты почти как зек. Отпусков нет, увольнительных нет. Если хорошо служишь, то можешь раньше в полк вернуться и дослуживать.
Меня мамка два года тому назад домой ждала, а я только через месяц дембельнусь. Берегите себя, сынки, хрен с ними, с чурками.
Из носа Мусаева продолжала медленно капать алая кровь. Капала на пол, но, самое главное, она капала на майку солдата.
– Рота, разойдись. Мусаев за мной!!
Я повел его в каптерку. Уступать в такой ситуации было нельзя.
Уступка означала бы, что солдаты имею право сесть на шею сержантам до окончания учебки.
– Товарищ старшина, – обратился я к Бугаеву, – рядовой Мусаев решил своего сержанта послать куда подальше.
– Ух, ты, воин. Сержанта посылаешь?
– Нэт.
– Рот закрой, когда со старшиной разговариваешь!! Офигел, солдатик? Тебе кто давал слово выступать? У нас тут не демократия. У нас, сынок, армия. И что у тебя за вид?
– Я к врачу пойду.
– К врачу ты пойдешь завтра с 16 до 17, если заранее запишешься в журнал.
– Нэт. Я сейчас пойду. Скажу, что меня сержант бил, тогда сержант посадят.
– Ты совсем дурак, чурка? Ты на сержанта напал, приказ не выполнил…
– Я не напал…
– Рот закрой!! Напал! Вся рота видела.