Еще несколько движений, и я, перехватив вторую палочку, протянул нунчаки ошалевшему лейтенанту:
– Для меня короткие.
– Для тебя?
– Да. Должны быть сантиметров на пять длиннее. Но все равно, спасибо. Давно не крутил.
Лейтенант взял в руки нунчаки, осмотрел их, как будто бы видел впервые, и аккуратно, поглядывая на меня, убрал в сумку.
– Чего уставились, бойцы? – повернул он голову к солдатам. -
Строиться. Рота выдвигается в расположение части.
В баню взвод пошел в этот же день. Старшина, имевший приказ командира, договорился, и нас пустили мыться с ротой третьего батальона. После ужина я вел солдат, держащих подмышками свертки с полотенцами, мылом и мочалками к низкому белокаменному зданию, из трубы которого шел низкий дымок. На плацу стояла шестая рота и слушала старшину. Мы начали обходить строй сзади и увидели незабываемую картинку. Тамарка, прапорщик медслужбы, обогнув нас, быстро подошла к старшине.
– Ты где шлялся? Ты где шлялся, я тебя спрашиваю?!
– Том, солдаты тут…
– Солдаты постоят. Ты где шлялся?
– На директрисе я…
– На ком? – Томка, которая была на две головы ниже мужа, подскочила и ткнула ему кулаком в нос.- Ну-ка, еще раз повтори на ком?! Как эту стерву зовут?
Старший прапорщик, старшина шестой роты, кавалер двух орденов
Красной Звезды стоял как нашкодивший мальчишка, у которого не было двух копеек позвонить маме домой.
– Ты будешь отвечать, кобель?! – и Тамара снова ткнула ему маленьким, но жестким кулачком в нос.
– Имран, солдат в баню, я догоню, – кинул я фразу солдату и подбежал к семье "кусков", как называли в армии, прапорщиков.
– Товарищ гвардии старший прапорщик, разрешите обратиться к товарищу фельдшеру? – поднял я руку к пилотке.
Тамара медленно повернулась ко мне.
– Том, – тихо сказал я ей, – у тебя за спиной сто пятьдесят "духов".
Глаза татарки стали злые и въедливые.
– Вали отсюда. Тебя не спрашивали, – и она снова повернулась к мужу.
– Так я роту отпущу? – тихо посмотрел я на старшину. Он глубоко вздохнул и ничего не ответил.
– Есть, товарищ прапорщик! – опять козырнул я и повернулся к солдатам шестой роты. – Рота! Равняйсь, смирно. Напра-во! В расположение роты бегоооооооооооом арш!!
Солдаты, похихикивая, побежали в казарму. Я пристроился в хвост колонне и догнал свой взвод.
Баня была не просто славной, а являлась верхом наслаждения.
Я стоял под душем и тер себе спину, в то время как солдаты в горячем пару мучались с шайками. Под душ их пускали только ополоснуться. Мыться стоя под душем была привилегия сержанта или старослужащего.
– Эй, воин, не толкайся, – пнул я солдата, пытающегося влезть в кабинку рядом со мной.
– В бане нет званий, товарищ сержант, – посмотрел на меня снизу вверх узбек.- В бане все равны.
– Все равны, но некоторые равнее. Мы до роты дойдем, ты навсегда научишься отличать сержанта в любом виде, – пригрозил я.
– Я пошутил, товарищ гвардии сержант, – ответил узбек и выдал фразу на неизвестном мне языке.
– Я не говорю по-узбекски.
– Вы же еврей, товарищ сержант? – просто задал вопрос солдат.
– Ну? – напрягся я, ожидая подвоха.
– Я на еврейском языке говорил. Почему Вы не поняли?
– Я не знаю идиш. Мои родители родились в Ленинграде, уже они почти ничего из языка не знали. А ты-то откуда владеешь?
– У меня девочка в Фергане есть, еврейка. Хорошая девочка. Я язык выучил.
– А там говорят на идиш?
– Не знаю, что такой идиш-шмидишь. Еврейский язык знаю.
– Ну, молодец, раз знаешь. Когда рота закончит мыться и выйдет наружу, соберешь все, что останется в раздевалке, и принесешь в роту. Понял?
– Ага.
– Надо отвечать: "Так точно".
– Даже в бане?
– Даже "на очке". Лезь под душ.