– А солдату бывает хорошо? – философски заметила сержант
– Давай быстро. – Тарманжанова уже заносили переводчик и водила.
– О! Я с этим знакома, – спокойно отреагировала на увиденное
Галка. – У него врожденный порок сердца.
– Чего?!
– Врожденный порок. Какой идиот его в армию взял? Ему даже в стройбат нельзя, а тут пехота…
Говоря все это, Галя, не останавливаясь, открыла сумку фельдшера, достала нашатырь, шприц и ампулу с какой-то прозрачной жидкостью.
Сломав головку ампулы, сержант профессиональным движением опустила туда шприц. Быстро подняла его иглой вверх и выплеснула маленький фонтанчик жидкости.
– Рукав закатайте. – Воткнула фельдшер шприц в оголенное плечо солдата. – Минут пять, и очухается.
В завершение процедуры Галя пихнула ватку смоченную нашатырем солдату под нос. Тот задергался и застонал.
– Полежи, полежи, тебе прыгать не надо, – спокойным голосом старшей сестры порекомендовала фельдшер. – Откуда вы такие взмыленные?
– С марш-броска…
– Ему же нельзя…
Дверь распахнулась и на пороге появился злой старший лейтенант
Дрянькин.
– Ханин, почему ты здесь?
– Товарищ старший лейтенант, солдату стало плохо…
– Я спросил, почему ты здесь?! – чеканя каждое слово, переспросил ротный.
– Я же отвечаю: солдату стало плохо, пришлось привезти его сюда…
– Мне пофиг, кому стало плохо…
– Андрей, солдату и вправду плохо, – вступилась за меня Галина.
– Я тебя не спрашиваю, я его спрашиваю. Почему ты здесь?! Почему, когда ты должен быть со взводом!! Я тебе приказал бежать со взводом.
Ты не выполнил приказ?!
– Товарищ старший лейтенант, – жестким голосом, нахмурив брови, сказал я через зубы. – Еще раз: солдату, страдающему тяжелой болезнью, во время марш-броска стало плохо, я остановил машину и привез солдата на директрису для оказания медпомощи. То есть действовал согласно устава и создавшейся ситуации.
– Ты не имел права оставлять взвод! Ты бросил личный состав. Вы обязаны были взять его на руки и нести дальше.
– А если бы он умер?
– Так и написал бы в объяснительной, что солдат умер при занятиях по физической подготовке…
– Чего написал? Это ты пиши!! Пусть они у тебя дохнут!! Я в училище не поступал!! Мне зарплату не платят! Я в армию не напрашивался – меня сюда забрали!! Улавливаешь разницу?! – сорвался я на крик, от которого Галина сразу ушла в соседнюю комнату. – Это ты, а не я подписался на двадцать пять лет. А мне меньше, чем через год, домой. И я не хочу сидеть из-за чьей-то дури!!
Я остановился перевести дыхание и мгновенно оценил, что "тычу" и откровенно хамлю ротному. Надо было как-то выйти из сложившейся ситуации, которая могла мне выйти боком. Я поднял руку к пилотке.
– Разрешите вернуться к личному составу, товарищ старший лейтенант?
– Идите, – ошалело ответил ротный, поднимая руку к козырьку. – У вас еще ночные стрельбы… И сними наконец офицерский комбез.
Только после его слов я сообразил, почему грузовик так легко остановился. У молодого солдата-водителя, увидевшего тормозящего его офицера сработал уже выработанный рефлекс – офицер всегда прав. Я снова поднял руку к пилотке и пошел к дороге, по которой приближался, медленно переставляя уставшие ноги, уже возвращающийся с марш-броска взвод.
Неуставные взаимоотношения
Ночные стрельбы шли полным ходом. Солдаты стреляли по мишеням, которые падали и тут же поднимались благодаря операторам директрисы.
Во втором часу ночи стрельбы прекратились из-за того, что один из выстрелов попал в "ногу", держащую мишень. Кусок деревяшки переломился и уперся в землю, что прекратило его способность падать и быть поднятым в автоматическом режиме.
– Замком взвода, ко мне! – послышался крик сверху.
– Товарищ сержант, Вас ротный, – услужливо сказал кто-то из солдат.