– Белов, Вы меня слышите? – рявкнул, брызгая слюной, майор.
– Слышу, слышу. Смотрите, какое небо.
– Кто? Что? Небо? При чем тут небо?
– У Вас что-то болит, товарищ майор? – голосом доктора Айболита спросил врач.- Может, таблеточку дать?
– У меня? Нет! Не надо. Почему этот сержант тут лежит? – указывая пальцем на меня, наклонив бычью шею, впился глазами в Белова начштаба.
– Больной сержант, вот и лежит. У него подногтевой панариций.
– Выпиши его! Немедленно! Ты понял меня, капитан?
Белов невозмутимо полез в нагрудный кармана своего белого, накрахмаленного халата и вытащил оттуда скальпель, которым он подтачивал карандаши. Продолжая смотреть мягким участливым взглядом на майора, он протянул скальпель начштабу.
– На, держи.
– Зачем мне скальпель?
– Иди, режь.
– Чего резать?
– Там, наверху, в операционной солдат лежит. С острым аппендицитом. Резать надо. Иди, режь!!
– Я не умею резать. Чего ты мне скальпель суешь. Это ты хирург, а не я.
– А раз я хирург – то я буду решать, кого выписывать и когда выписывать. А ты иди ворота свои крась.
– Что? – рожа Шандыбина стала похожа на спелый помидор.
– А не хочешь, так иди нах, – убирая скальпель обратно в карман, закончил Белов и повернулся. – Ну, я пойду, товарищ майор, делом заниматься надо.
Шандыбин оглянулся, ища поддержки, и увидел прячущих глаза, но не могущих сдержать улыбки, находящихся на излечении солдат. Он резко повернулся и ушел за корпус.
Утром следующего дня меня позвал к себе Белов.
– Чего там у тебя с майором случилось, что он так на тебя
"наехал"? – спросил он, разматывая бинт. – Он вчера вечером так орал…
– Он в нашем батальоне комбатом был, руками сильно махал…
– Это он и тут любит, но я стараюсь не позволять…
– Замполита батальона достало. Он собрал со всех, кто был свидетелем или получал от комбата между глаз, объяснительные и пустил в дело. А тут статья в "Красной Звезде", что офицеры не только поощряют дедовщину, но и сами не прочь кулак приложить. Вот он и попал, как первый в очереди. В Москву ездил, правды искал. Так его дело пересмотрели, и из партии выгнать собрались. В общем, я понимаю, чего он так злится. Он же в звании остановился.
– Шандыбин вчера говорил, что его повысили. Из командиров батальона полка сделали начальником штаба отдельного батальона.
– В "учебке" комбат – должность до подполковника тянет. А тут он пожизненно майором будет. Он это и сам понимает.
– Все, я закончил, – завязывая бинт бантиком, закрыл разговор
Белов. – Да и ты тоже. Сегодня еще поваляйся. Только Шандыбину на глаза не попадайся. А завтра утром дуй в часть. Я напишу, чтобы тебя еще дня на три в казарме оставили.
На следующий день я вернулся в часть. Палец уже заживал и почти не болел.
– Какие новости, мужики? – спросил я сидящих в каптерке сержантов.
– Бугаев в отпуск уехал. Салюткин теперь ходит гоголем, говорит, что это он обещал и выполнил. Тебе "старшего" присвоили. Только в магазине широких лычек нету, можешь три твоих сдвинуть, еще шире будет.
– И буду как дух-отличник? Я и так похожу. Меньше доставать будут.
– Назирова в штаб батальона писарем забрали. Жалко. Хороший парень. Самим бы сгодился. Да еще твои художники дембельские альбомы малевать начали. Мы у тебя их берем время от времени. Ты не против?
– А чего мне быть против? Меньше народа во взводе, меньше хлопот.
– А сам-то чего альбом делать не начал? Художники-то твои…
– И что мне с тем альбомом делать? Два раза показать, один раз посмотреть и выкинуть?
– А память?
– Думаешь, что я про армию когда забуду?
– Ну, как знаешь.
Я подошел к взводу, где часть дремала, сидя на табуретках, часть читала уставы.
– Воин, – позвал я младшего сержанта Меньшова, только что закончившего учебку и совсем недавно получившего первые лычки.