Посмотрев на часы и оценив, что где девять без десяти, там и девять ровно, я перевел часы на десять минут вперед.
– Рядовой Касымов, ко мне! – крикнул я дневального.
Тот сразу подскочил ко мне, прикладывая руку к пилотке.
– Остаешься дневальным за дежурного. Понятно?
– Так точно.
– Что делает дневальный за дежурного?
– Докладывает, что происшествий не случилось.
– Не произошло. Не "не случилось", а "не произошло". Понятно?
– Так точно.
– Вперед. А у меня положенный четырехчасовой сон. Разбудишь в час. А до этого: не будить, не кантовать, при пожаре выносить первым.
Поспать мне не дали. Без двух минут девять в роте раздался крик дневального:
– Дежурный по роте, на выход.
Крик означал, что пришел кто-то из командиров взводов или командир другой роты, и делать мне там нечего. Как же я глубоко ошибался.
– Ты чего кричал, солдатик? Чего кричал? – голос Салюткина, казалось, вот-вот сорвется. – И где этот гребаный дежурный по роте?
Где он?
– Спит.
– Спит? Кто ему позволил? Ко мне его. Немедленно.
Голос Салюткина я слышал хорошо и тянул время.
– Товарищ сержант, товарищ сержант, – потряс меня за плечо дневальный. – Вас товарищ лейтенант.
– Слышу, слышу, – зевая, я надел штаны и влез в тапочки.
Салюткин восседал за столом в каптерке.
– Это что за внешний вид, солдатик? Одеться.
– Нафига?
– Одеться – я приказал!!
Я вернулся к койке, так как спор мог только уменьшить время моего сна, надел армейскую рубаху, застегнул пуговицы, нацепил ремень и вернулся в каптерку.
– Кто дежурный по роте?
– Касымов.
– А ты кто? Хрен собачий?
– А я – отдыхающий дежурный согласно уставу.
– Почему крючок расстегнут? Почему ремень расслаблен? Опупел, солдатик?
– Сержант. Я сержант, товарищ лейтенант.
– Так скоро станешь солдатиком.
– Ну, это, слава Богу, не в Вашей компетенции.
– Ты совсем обурел. Крючок застегни.
– Я спать иду, зачем мне там застегнутый крючок?
– Ты совсем охренел, козел? Ты обязан стоять по уставу с застегнутым крючком.
– На себя посмотрите, товарищ лейтенант. Погоны неуставные, фуражка – тоже.
Фуражки с огромной площадью и загнутой вверх передней частью уже входили в моду среди генеральского состава, как и вышитые золотые звездочки на погонах, которые пристегивались поверх рубашки. Устав такую униформу не разрешал, жестко контролируя установленные правила, но отдельные офицеры, имеющие связи или высокопоставленных родственников, носили, как и генералы, вышитые погоны и фуражки именуемые "аэродромом".
– Мне погоны, между прочим, жена вышивала.
– Серьезный аргумент.
– А фуражка – подарок генерала…
– Да носите сколько угодно, товарищ лейтенант. Меня не трогайте.
– Ты вчера нарушил мой приказ.
– Я выполнял приказ "кэпа".
– А кто тебя в город отпускал?
– Комполка.
– Врешь. Комполка не отпускает в город. Ты подделал подпись. Я тебя посажу!! Вынуть все из карманов на стол!!
– Обыск? Несанкционированный обыск, товарищ лейтенант?
– Осмотр. Старший по званию имеет право провести осмотр содержимого в карманах своего подчиненного.
Тут он был прав, а закон, как говорил Остап Бендер, надо знать и чтить. Я выложил все, что было в карманах. Салюткин вывернул наизнанку все записные книжки, комсомольский и военный билеты, снял с них корочки пытаясь найти запрещенное. Попутно наехал с вопросом, почему у меня с собой два, а не одно письмо. Но не нашел ничего противозаконного или запрещенного.
– Где остальные увольнительные записки? Где?
Тут я понял, что он искал, и порадовался собственной прозорливости.
– Нет, и не было. Вот одна была. На столе лежит.
– Я ее проверю. Я ее отнесу к экспертам.
– Проще к комполка сходить. Заодно "по рогам" получите, что отказались выполнять его приказ, – нагло заявил я.
Салюткин выскочил из-за стола и кинулся ко мне.