Мы его так научили, – гордо, подойдя переваливающейся походкой, сказал улыбающийся Швыдко. – Теперь и на дембель пора.
– Так за день не научишь! – ответил майор.
– Экзамен сдан, товарищ майор, – понимая, что их снова надувают, обратился Басюк. – Вы же обещали, товарищ майор.
– Утром разберемся. В УАЗик.
– Но, товарищ майор…
– Утром, утром, – и повернувшись ко мне добавил. – Завтра начнешь принимать новобранцев. Замок. Пока взводного нет, ты исполняющий обязанности командира третьего взвода.
И УАЗик покатил нас обратно в часть. Мои руки пахли порохом, гимнастерка пропахла гарью и потом, но я был доволен. Теперь было не стыдно возвращаться домой, мне было, что рассказать. Хоть раз за всю службу, но я участвовал в стрельбе из БМП. И не просто так, а ночью.
Да еще и сбил несколько мишеней. И вместе со мной стрелял комбат. И не только стрелял, но и хвалил. А это вам не "хухры-мухры".
"Духи"
Новобранцев, которых доставляли из разнообразных городов и сел нашей необъятной Родины в ковровскую дивизию, сначала, не разбираясь, размещали в спортзал. Политработники всевозможных уровней и командиры взводов направлялись туда, отбирая солдат в части, батальоны или напрямую в роты и батареи. Тех из них, что поступали к нам в подразделение, мы со старшиной встречали, сверяли документы, не всегда совпадающие с личностью, переписывали данные каждого солдата. Новоиспеченному бойцу, выдавалось максимально подходящее по размеру обмундирование, после чего солдат насильственно сажался в ленинской комнате для написания первого письма родителям о начале службы.
Дня через три-четыре дневальный позвал меня к ротному.
– Товарищ капитан, – приложил я руку к пилотке, – сержант…
– Вольно. Старшина в отпуск уходит, а казарма без старшины, как клетка без обезьяны. Ты назначаешься исполняющим обязанности старшины роты официально.
– Но ведь…
– Если ты хочешь что-то сказать, то лучше молчи. Свободен.
Солдаты поступали не ежедневно и не всегда большими партиями.
Слухи из спортзала распространялись мгновенно, а уж о земляках и подавно.
– Ханин, ты слышал, твоих питерских привезли?
– Шутишь?
– Беги в спортзал. С тебя "чепок".
Упустить такого момента я не мог и помчался со всех ног туда, где могли быть те, с кем я встречался в многомиллионном городе. Надежда, что найдется кто-то знакомый, теплилась у меня в груди.
– Где тут питерские? Где? – доставал я дежурных по спортзалу сержантов.
– В дальнем углу посмотри.
Там, куда указал дежурный, на двухъярусных койках, сидело десятка два коротко стриженых новобранцев. Когда я подошел все притихли.
– Откуда, орлы? – в ожидании радостного момента спросил я.
– Из Ленинграда, – ответил тихо рыженький пацан.
В груди екнуло. Любой житель города на Неве, будь он даже из самого дальнего района города, обязательно называл бы любимый город
Питером. "Поребрик" – означавший высокий бордюр, "Финбан" – как называли Финляндский вокзал, "Сайгон" – небольшое кафе на Невском проспекте, "Климат" – так величали выход из метро на канале
Грибоедова из-за постоянного тепла даже снаружи, "Маяк" – сокращенное название станции метро Маяковская и другие специфические сленговые слова и выражения были неизменной атрибутикой тех, кто родился и вырос в городе трех революций. От коренного петербуржца крайне редко можно было услышать в армии современное, коммунистическое название города. "Я из Питера", – придавало гордость и ответственность говорившему это.
– А точнее?
– Ромбов. В смысле, Ораниенбаум.
– А я из Пушкина.
Ребята были из области. Я не имел ничего против призывников из
Ленинградской области.