Так я, Инга, живой и даже еще совсем не старый, только с первой военной осени ревматизм заедает. Болезнь стариковская, а мне и тридцати нет, хоть, конечно, и тридцатый год - не мало. Ну и устаю, случается. Тебе смешно вояж-вояж, а мне не до смеху.
Он протер воском дратву, вздохнул и велел:
- Читай стихи свои, оно лучше будет.
- Это про вас, - сказала Инга, и лукавая улыбка дрогнула в ее серых глазах. - Называется "Чекист".
Локотков с любопытством взглянул на свою переводчицу. А она начала тихо читать:
Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои!
Пускай в душевной глубине
И всходят и зайдут они,
Как звезды ясные в ночи.
Любуйся ими и молчи...
- Это классическое, - перебил Локотков, - а чье именно, врать не стану - не помню...
Инга шикнула на него и сказала:
- Вы слушайте! Это я так думаю:
Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
- Ладно, - с усмешкой произнес Иван Егорович, - кому надо, те понимают. Что надо - делают. И как надо. Выдумщица ты и фантазерка, Инга, вот что.
Он подергал дратву, полюбовался еще не оконченной работой и подумал о том, что хорошо бы съездить к семье в Саратовскую область, похлебать с сынами щей, передохнуть, поговорить с женой. А вслух произнес:
- "Молчи, скрывайся и таи", вот как, товарищ Шанина. Но не про чекиста. Чекист без народа - ноль без палочки. Ты в это вдумайся, сама, между прочим, в особом отделе работаешь...
После Шаниной Локоткова навестил Ерофеев, лучший подрывник бригады.
- Думал, спишь, - сказал он сверху, со ступенек, - там к тебе один гитлеровский паразит просится.
- Какой такой может быть паразит? - с силой продергивая дратву, осведомился Локотков. - Откуда у нас гитлеровские паразиты?
- Да ты что, спал, верно, что ли? - удивился Ерофеев. - Еще поутру они перешли - тридцать два солдата РОА и военнопленных штук под двести из лагеря да из гарнизона Межничек. Привел их парень молодой, изменник, сволочь, вот он и просится к тебе. Да где же ты был, что ничего не знаешь?
- Где был, там меня нету, - сказал Иван Егорович, - а где нету, там побывал. Слышал такую присказку?
- И как тебя еще не убили?! - искренне удивился Ерофеев. - Ребята брешут, что ты и в Псков ходишь, и будто в самую Ригу наведывался.
- В Берлине давеча кофей с Гитлером пил, - сказал Локотков. Побеседовали о том о сем. Вот так я, а вот так Гитлер. И пирожками закусывали...
Он выслушал длинное повествование Ерофеева о том, как нынче переходили к партизанам изменники Родины, а погодя зевнул и потянулся.
- Ладно вздор-то пороть, Ерофеич, - сказал он сквозь длинную зевоту, я же сам их принимал нынешний день. Там и был, у обозначенного хутора. А ты как раз спал и все тут мне одни побрехушки рассказываешь. Отсыпь табачку и иди. У тебя табак всегда есть.
Оконфуженный Ерофеев ушел, сделав вид, что про табак забыл. А через несколько минут заскрипела дверь в землянку и чей-то голос, незнакомый и молодой, вежливо осведомился:
- Здесь размещается особый отдел?
Незнакомец еще не спустился в землянку, Ивану Егоровичу видны были пока только ноги в немецких разбитых ботинках.
- А ты зайди совсем, - сказал Локотков. - С головой взойди.
Он полюбовался окончательно зашитым сапогом и вскинул глаза на вошедшего. Это был человек лет двадцати двух, очень худой, с обветренным лицом и зорким взглядом светлых и дерзких глаз. Одет он был в немецкую шинель, но без орла со свастикой, на левом рукаве Иван Егорович разглядел знакомую эмблему боевого союза - трехцветный флаг, белый, синий и красный, с надписью "За Русь".
- Так, - сказал старший лейтенант и, аккуратно замотав портянку, обулся, - сам пришел или взяли?
- Бывший младший лейтенант Лазарев Александр Иванович, - спокойно и с каким-то странным облегчением в голосе представился вошедший. - Сдался сам. Привел солдат, тридцать два человека...