С тех пор он был уверен, что Мардра (ей дали это имя в крарле, так похожее на мое, что я даже вздрогнул) была одной из тех, кто уцелел из этой погибшей расы волшебников, но ее особые способности были утрачены или разрушены. И наследие славы и страха преследовало ее, отталкивало и заставляло совершать странные поступки.
Когда Круг распался, Пейюан и двое других, Фетлин и Вексл, поддались какому-то странному влечению следовать за ней. Они не могли объяснить своих действий. Это было как неотступная потребность менять место с изменением времени года, инстинкт кочевника, однако это было еще более непонятно. Они знали, что это пришло от их богов или от богов Мардры, и невозможно было сопротивляться этому. Но их это не особенно тревожило. У них есть такая поговорка: приходит час, и каждый человек должен приносить жертвы. Их час настал, и они были готовы. Пейюан помнил, как переживала из-за этого Мардра. Она почти пришла в отчаяние, когда заметила их, кричала, что они должны возвращаться, уйти, что она не отвечает за их жизни, которые они потеряют, если останутся. Но она не смогла отогнать их и, наконец, замолчала, опустив голову, как будто от отчаяния или стыда, и позволила им сопровождать ее.
К югу от башни лежал залив и белые руины пришедшего в упадок города погибшей расы из Книги. Именно к этим руинам она отправилась и вошла в них, а они шли следом.
Она явно что-то искала, эта женщина – вымученно, гордо и отчаянно искала какой-то след, какую-то надежду или, может быть, просто смерть.
– Иногда она была похожа на животное, – сказал Пейюан, – быстрая и оживленная, дрожащая от вида чего-то, чего люди никогда не видят. Иногда она шла, как маленькая девочка, как семилетняя дочка, которая просится на руки, потому что очень устала; и я напрягал все свои силы, чтобы не взять ее на руки. Потом внезапно проявлялась колдовская сила, величие. Она двигалась сквозь тени, как белое копье, ее волосы были перевиты золотом, а тело окутано золотой чешуйчатой кисеей, хотя на ней было простое платье, которые носят женщины крарлов, и никаких украшений.
Она не нашла то, что искала, хотя он рассказал мне об опасностях, о дрожании земли и, наконец, о драконе, от которого, по его словам, она спасла его благодаря мужеству, колдовству и знакомству с богами. Правда, сначала зверь сразил его ударом из ударов. Но когда он был убит, Пейюан поднялся живой явно к восхищенному удивлению этой неисправимой колдуньи. Она дотронулась до его плеча, как будто желая убедиться, что он настоящий. Видя радость в ее глазах и чувствуя радость в ее прикосновении, когда она убедилась, что он здоровый, он крепко обнял ее.
– От нее шел аромат, – сказал он, – чистое зеленое благоухание, как от весенних листьев, или запах утра на холмах. Эго были не духи, не косметика из баночки. Это был аромат ее собственного тела. Держа ее, я чувствовал только любовь, но не желание или страсть. Она была как девушка, которую я знал всю свою жизнь, кто-то, кто никогда не подвел меня, кто всегда был нежен, кто-то, кто обогатил мою жизнь. А сейчас, – добавил Пейюан, – зная, что ты иначе не поверишь в дракона, я покажу тебе доказательство.
Он повернулся ко мне спиной и поднял свои длинные седеющие волосы. На его шее и вдоль затылка был серый шрам от зубов шириной в два пальца. Такую рану сделало бы кривое лезвие или громадный коготь, рана, от которой человек не должен оправиться.
– Я никогда не подозревал, что ношу это, – сказал он. – Его обнаружила моя жена, белая девушка, на которой я женился, мать Хвенит. Она спросила, не получил ли я этот шрам в каком-нибудь сражении.