Я за это время подучил язык, свободно читал, но говорил еще плохо. То есть я писал лекции по-русски, приятель мне их переводил, и я читал английский текст, а на вопросы отвечал уже с переводчиком. В конце концов мне предложили преподавать физику и математику, и я с радостью согласился. Преподавал в колледже целых тридцать лет. Это были такие курсы университетского уровня, но для продвинутых ребят в школе. Мне дали казенную квартиру, на работе были бесплатные обеды в общем, я жил как будто при социализме. Параллельно объездил с лекциями о правах человека всю Америку, помогал Чалидзе издавать книжки, и мы продолжали какую-то деятельность, связанную с Россией.
Конечно, внутри еще долго все клокотало. Я все время писал и давал интервью, старался хоть чем-то помочь. Пока у Сахарова не отключили телефон, он надиктовывал нам материалы. Я все время встречался с какими-нибудь дипломатами, корреспондентами или просто туристами, передавал с ними письма или книжки, которые здесь издавали. В Америке тоже все время что-то происходило.
Вместе с Борей Шрагиным и Мишей Мейерсоном (сейчас он известен как отец Михаил Мейерсон-Аксенов) мы сделали сборник, который назывался «Самосознание», и собрали в нем статьи о философии диссидентства. Туда вошли и наши работы, и материалы Жени Барабанова, Юрия Орлова, Валентина Турчина всего было двенадцать авторов. Я опубликовал там свою статью о советском режиме с точки зрения прав человека. Недавно перечитал ее, и надо сказать, она и сейчас очень современно выглядит. Один из важных для меня тезисов это то, что любой режим вместо коммунистического, например антикоммунистический или черносотенный, мог бы привести к таким же результатам из-за отсутствия в России традиций правового сознания.
Вместе с Борей Шрагиным и Мишей Мейерсоном (сейчас он известен как отец Михаил Мейерсон-Аксенов) мы сделали сборник, который назывался «Самосознание», и собрали в нем статьи о философии диссидентства. Туда вошли и наши работы, и материалы Жени Барабанова, Юрия Орлова, Валентина Турчина всего было двенадцать авторов. Я опубликовал там свою статью о советском режиме с точки зрения прав человека. Недавно перечитал ее, и надо сказать, она и сейчас очень современно выглядит. Один из важных для меня тезисов это то, что любой режим вместо коммунистического, например антикоммунистический или черносотенный, мог бы привести к таким же результатам из-за отсутствия в России традиций правового сознания.
Тогда многие считали, что если бы у нас была свобода слова и хорошая конституция, то все могло бы измениться. Но по сегодняшнему опыту мы видим, что этого недостаточно. И плохие традиции могут привести к плачевным результатам безо всякого коммунизма. Мы подозревали, что так может случиться, но никто не предвидел, что если Советский Союз падет, будет так плохо, как сегодня. Но тем не менее я как тогда, так и сейчас верю в то, что демократия работает.
И в шестидесятых мы считали, что надо добиться свободы слова, а потом народ найдет подходящую систему. Кто-то из нас думал, что нужен социал-демократический строй, кто-то склонялся больше в сторону капиталистического. Но свобода слова все равно первична.
У Андрея Амальрика есть книжка «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?» Она и сейчас читается как детектив, он прекрасный писатель. И надо сказать, я тоже думал тогда, что Советский Союз только кажется таким прочным. Что на самом деле этот режим силен ровно настолько, насколько люди верят в его несокрушимость. И как только они перестали верить, пришла некоторая форма демократии, появилась ненастоящая, но свобода слова, Советский Союз развалился.
Был еще такой замечательный человек Александр Сергеевич Есенин-Вольпин, пионер правового просвещения в диссидентских кругах. Я помню, как на моем дне рождения кто-то спросил Вольпина, почему он считает, что в Советском Союзе можно пользоваться конституцией. Это ведь советская конституция. А Советским Союзом управляет банда уголовных преступников. На что он ответил так: есть две советские власти одна основана на советской конституции, а вторая эту конституцию нарушает. Поэтому надо методами советской власти, основанной на конституции, бороться с Советским Союзом, который представляет собой банду уголовных преступников. Вот так он все это сформулировал.
И нужно сказать, что мы делали только то, что разрешено конституцией. А они нарушали ее, арестовывая или убивая нас. Но правда была на нашей стороне, и этого было достаточно. Мы жили как свободные люди в несвободной стране и права человека были для нас сутью и целью. И не случайно самым популярным тостом был у нас этот: «Выпьем за успех нашего безнадежного дела». Да, шли дискуссии о том, возможна ли социал-демократия или демократический капитализм; особую позицию занимало национально-патриотическое общество «Память»; были диссиденты, которые верили в режим, основанный на православии, как, например, Владимир Осипов; Александр Солженицын в конечном счете двигался в том же направлении. Но это скорее боковые течения. В центре всегда оставались права человека. Может быть, это было ошибкой, но мы считали: если будут соблюдаться права человека, то автоматически произойдут нужные изменения в режиме.