Только я подумал это, возникла Яна. Только не это! Она, видимо, решилась всё-таки предпринять последнюю попытку вернуть Кая в своё лоно. Тут я вынул последний козырь деньги ещё на бутылку (думал, что Кай, который уж плотно переплёлся с пьяным Перекусом, увяжется с вместе с ним за самогонищем). Однако он быстро стряхнул с себя Перекуса, всучил ему мою заначку и буквально выпихнул его за порог (Зам уже был недееспособен, я сразу чётко заявил, что деньги мои и поэтому не пойду), а сам уж Кай принялся ухаживать за Яночкой налил ей самогончика и выпростал откуда-то тарелочку с колбасой и сыром. (Я готов был его удушить мне никогда не удавались подобные ухаживания.)
(«Настоящая любовь»)
Слай последовал в соседнюю комнату, присел на диван. Вскоре пришла Яна с двумя чашками кофе, сахарницей и вазой с печеньем на подносе.
Отодвинь, пожалуйста, вазу.
Слай отодвинул керамическую вазу с цветами на край журнального столика, который стоял сбоку дивана. Слай хотел встать, но Яна поставила себе стул и села рядом, небрежным жестом открытые её ножки касались его ног. [Далее идёт зашифрованный текст наверное, я посчитал его неприличным.]
(«Моё солнце»)
[К сожалению, рукопись моего братца Сержа теперь мне недоступна. Я всё тянул думал, найду её, но, как выяснилось, тетрадка канула в небытие. Я, конечно, когда пользовался ей, прочитал её всю и могу пересказать, но, как вы и сами понимаете, тут важно не только и не столько содержание, сколько стилистика, манера, мировоззрение. К сожалению, у меня не достаёт таланта и желания на то, чтоб художественно сымитировать её. Могу только поведать, что кульминация там была такая: «и девушка отдалась ему в эту ночь» (это, конечно, явно олитературенная цитата (не подумайте, однако, что в оригинале есть грубые выражения)), причём «причём она стала женщиной» [в 23,5 года!]. Потом она, Солнце, уехала в Москву к некоему троюродному Лёне, которого Серж собрался застрелить (это слово я запомнил точно). Но через месячишко она [проев деньги, если вообще была там, а не у сестры под Смоленском] возвратилась, Серж пытался всё возобновить, но она не хотела идти в «тот дом, где потеряла девственность» (вот те психиатрия в стиле an american dream). (Речь идёт о доме бабушки, превращённом Сержем и Ко в дом романтических свиданий, дальше и в плацдарм для сельско-эротических подвигов, что само по себе отвратительно.) Но через недельку «от скуки» пошла Тут в принципе и конец (эфемерный, уходящий в крайне неразборчивый почерк) И всё это потому, что они поссорились (почти на год). Но потом опять спарились на годок, который закончился сущим или форменным безобразием, а в итоге вроде наоборот формальным оформлением. Что ж, мне это было ясно с первого слова (повести): «В одной обычной деревне» Я особо не претендую на отстранённость и судейство мне художественно жаль троечку «сущих» сцен, которые были прописаны в стиле отличнейшей неопасторали.]
(«Дневник»)
подобные ухаживания). Однако Янка показывала свою холодность и строгость, но выпила. «А мне, Лёшк, не нальёшь?» отозвалась с кровати Леночка. Я тут же накатил ей стаканчик и выдернул тарелку у Яны. Леночка, болтая со мной, успешно поглотила три по 50 и скушала (при моём участии) всю тарелочку. Кай тоже разок приложился с Замом, и Яна совсем отсела от нас на стул в углу. Она ёрзала на стуле, изгибая спину как кошка и хрустя пальцами даже вся её телесная энергия была направлена против нас. Ну что ж
Леночка вышла в туалет.
Я за ней. Приятность опьянения, тепла уж растекалась по всем моим венам, членам, мозгам. Я чувствовал себя как новорождённый в новом мире, но не обычном-шоковом, а мягком и хорошем, как котик морской, и вдобавок украшенном иллюминацией. Лёгкими прыжками как в мультфильме по Луне я проследовал за Леночкой и, опередив её, галантно распахнул ей дверцу деревянного сортира (наверное, трезвый человек, наблюдающий со стороны, почувствовал бы рвотные позывы от такой клоунады). Но рвотные позывы как раз как бы кстати почувствовал мертвецки надравшийся Зам, поблевал с порога, отвлекая звуком от прочего, а потом и свалился туда же (ну это ничего). С чрезвычайной лёгкостью я выскочил на тот же порог, но, чуть не рассчитав, саданулся лбом в притолоку. Я схватил Кая под руки и, уверяя, что «надо поговорить», вывел наружу. Его лицо приобрело чрезвычайную (тупую) серьёзность (пять минут до сего он был некритически смешлив). Из туалета Леночка застучала (я зачем-то закрыл её на вертушечку). Я усадил варёного Метова на бревно и поскакал открывать. Повернув вертушечку, я заорал: «Примите вам наш нижайший поклоун!» и чуть не распластался по земле в реверансе (вертушечка, прокрутившись на гвозде вокруг своей оси, не хотела её выпускать).
Леночка вышла в туалет.
Я за ней. Приятность опьянения, тепла уж растекалась по всем моим венам, членам, мозгам. Я чувствовал себя как новорождённый в новом мире, но не обычном-шоковом, а мягком и хорошем, как котик морской, и вдобавок украшенном иллюминацией. Лёгкими прыжками как в мультфильме по Луне я проследовал за Леночкой и, опередив её, галантно распахнул ей дверцу деревянного сортира (наверное, трезвый человек, наблюдающий со стороны, почувствовал бы рвотные позывы от такой клоунады). Но рвотные позывы как раз как бы кстати почувствовал мертвецки надравшийся Зам, поблевал с порога, отвлекая звуком от прочего, а потом и свалился туда же (ну это ничего). С чрезвычайной лёгкостью я выскочил на тот же порог, но, чуть не рассчитав, саданулся лбом в притолоку. Я схватил Кая под руки и, уверяя, что «надо поговорить», вывел наружу. Его лицо приобрело чрезвычайную (тупую) серьёзность (пять минут до сего он был некритически смешлив). Из туалета Леночка застучала (я зачем-то закрыл её на вертушечку). Я усадил варёного Метова на бревно и поскакал открывать. Повернув вертушечку, я заорал: «Примите вам наш нижайший поклоун!» и чуть не распластался по земле в реверансе (вертушечка, прокрутившись на гвозде вокруг своей оси, не хотела её выпускать).