Раковина
По лицам стариков читай неторопливо
По линиям мостов гадай о декабре
Горбами кораблей раскроен плац залива
И бабочка сидит на мертвой кобуре.
Танцуя на костях, прощайся с каблуками,
Шарманкой закрути старательный вальсок.
Под пальцами песок, заглаженный веками,
А катер так далек, а берег так высок.
Бездонье синевы простор для монгольфьера,
Парады площадей забыли о войне,
Жемчужное зерно, как маленькая вера,
Укрыто в перламутр и спрятано на дне.
Вот так лежит душа, ненужная соринка
В пятне придонной мглы невидимо горит.
Скорлупка на браслет, тугая плоть для рынка.
Кто створки распахнет и скажет margarit?
По праву крыльев
На птичьем острове не сезон
Скорлупки перья и всякий хлам
Никто не тычется в горизонт,
Никто не носится по делам.
Играют рыбки, блестя фольгой,
Волну качают туда-сюда.
На птичий остров пришел покой,
Наутро с неба польет вода
И смоет гнезда, следы, штрихи,
Песок белесый с землей сравняв.
Как будто мало в морях трухи,
Как будто снами закрыло явь.
Пернатым просто. Туман лети,
Дождит, морозит, швырнет в траву,
Маяк поманит собой плати
За право вспарывать синеву!
У птичьей смерти мешок камней
И пара ножниц Забудь пока
Лети, где выше и холодней,
Наплюй на глупые облака.
Зачем пернатым земной закон?
По праву крыльев судьбу поправ,
Рисуешь двери, выходишь вон.
Царевна Лебедь, готовь рукав!
Махнешь направо собьешь ножи,
Царевич Финист влетит в окно
И станет сказкой чужая жизнь,
Как стало соком твое вино.
На птичий остров посадки нет.
Базары смыли, сожгли, смели.
Полынный запад, парад планет
Но нет роднее
Для птиц
Земли.
Городу и морю
На кладбище военных кораблей
Не встретишь ни крестов ни фотографий.
Мутнеет ржавый герб в стальном аграфе,
Пятнает волны пролитый елей.
Скрипят борта, накатывает стон,
В бездымье трубы клонятся устало.
Лишь адмирал всё рвется с пьедестала
Отстаивать невзятый бастион.
Причалы в шрамах и не разберешь,
Дробили камень бомбы или ядра.
Потух пожар, вода мутна от яда.
Продав луны сияющую брошь
Не вымолишь пощады у братвы,
Не выкупишь билет в Константинополь,
Горит огнем неопалимый тополь
И греки черепахой прут «на вы».
Подарены троянские коньки.
Безногий кок бранит парней на кокни.
Коль жизнь в яйце возьми его и кокни
Мы квиты, брат. Печати на квитки,
Кивок и за борт. Флаги не спускать!
Седым птенцам отеческого флота
Досталась неприятная работа
Кормить макрель и ракушки искать.
Морские девки жалобно поют
И плачут над парнями помоложе.
Линкору тесно каменное ложе,
Триреме опостылел сей приют.
Угрюмый князь клянет свою ладью,
Тугие хороводы водят вдовы.
Сыграю на гармошке «Шенандоа»
Пущу по морю скутер и адью!
У _той_ реки хоть плачь, хоть спич реки,
Хоть спички жги, пропаливая пятна
Наутро в Зурбаган вернется яхта.
Как сладко спят живые моряки!
Коктебельная колыбельная
Коктебелит были, байки,
Сладкий крымский сон.
Сняли шлепанцы и майки,
Кончился сезон.
Опустевшие прилавки
Ветер тормошит,
Бликом солнечной булавки
Старый мол прошит.
Бродят кошки, просят рыбы,
Мяса, молока.
Трут о каменные глыбы
Тощие бока.
Кошкам свой кусок положен
Схватят и в подвал.
Говорят, старик Волошин
Их нарисовал.
Спят в пыли от крыш до спален
Домики, дворцы.
Продает шальной татарин
Сласти-леденцы.
Ни фрегатов ни баркасов
Наберу в ладонь
Горсть зеленых мокрых трассов,
Желтый халцедон.
Увезу с собой в кармашке
И среди зимы
Вспомню: белые барашки,
Отмель, море. Мы.
«Перелетные женщины пленницы октябрей»
Коктебельная колыбельная
Коктебелит были, байки,
Сладкий крымский сон.
Сняли шлепанцы и майки,
Кончился сезон.
Опустевшие прилавки
Ветер тормошит,
Бликом солнечной булавки
Старый мол прошит.
Бродят кошки, просят рыбы,
Мяса, молока.
Трут о каменные глыбы
Тощие бока.
Кошкам свой кусок положен
Схватят и в подвал.
Говорят, старик Волошин
Их нарисовал.
Спят в пыли от крыш до спален
Домики, дворцы.
Продает шальной татарин
Сласти-леденцы.
Ни фрегатов ни баркасов
Наберу в ладонь
Горсть зеленых мокрых трассов,
Желтый халцедон.
Увезу с собой в кармашке
И среди зимы
Вспомню: белые барашки,
Отмель, море. Мы.
«Перелетные женщины пленницы октябрей»
Перелетные женщины пленницы октябрей.
В день, когда из Сибири стартуют стаи,
Женщины прячут ключи под коврики у дверей
И улетают в сторону Лимы или Паттайи,
Некоторых мне случалось встречать в Крыму,
Двух или трех недавно снимали в Риме
Прыгают по платанам, клюют хурму,
Даже снежинки тают на ярком гриме.
Им не сидится в клетках пустых квартир,
Им не живется вместе места свободны.
В сердце у каждой маленький темный тир,
Выбил мишени больно, промазал потно.
Их привлекает набережность морей,
Гулкая гладь проспектов, дворов и арок,
Финский бетон развалин, густой кипрей,
Пестрая неизбежность почтовых марок.
Им хорошо на крышах чужих дворцов,
Крылья мешают жить, но мешают падать.
Женщины ненавидят своих отцов,
И подбирают гальку в волнах на память.
И не умеют плакать И ты не плачь.
Буквы от слез не сдвинутся ни на йоту.
Куклу на полку, книжку в пакет и в плащ
Время готовиться к новому перелету.
Овечья песня
Даль Галилея, Гори, Тепе-Оба
Горы на горизонте. Вода горчит.
Каждая капля, стекая с камней, звучит.
Маленькими шагами шьется в траве тропа.
Белым ягнятам хуже вдали видней
Белые кольца, ласковое руно.
Спи беспокойно волки придут с луной,
Если пастух не успеет зажечь огней.
Резво бегут на пламя глупые малыши
Заполночь чьей-то шкурке пятнать траву.
Желтые первоцветы блестят во рву
Крепости больше нету. Дитя, дыши!
Путь твой промчится по склонам и ручейкам,
В горной стране тумана белых не увидать.
Если бы мы с тобою могли летать,
Сыпали б манну вниз с облаков, волкам.
Прочь, мой хороший вороны начеку,
Грозные тучи ходят на Карадаг.
Ветер толкает в спины чужих бродяг.
Время решает выжить ягненку или щенку
Небо горит над нами такая даль.
Люди спешат по тропам, пустые в хлам.
Трещины делят косточки пополам
Только за этим в апреле цветет миндаль.