Господин де Тревиль относится к нему с большим уважением, а господин де Тревиль, как вы знаете, один из лучших друзей королевы.
Я хотел бы знать, показал ли он себя на деле
Храбрым солдатом? На это я могу ответить вам сразу. Мне говорили, что при осаде Ла-Рошели, под Сузой, под Перпиньяном он совершил больше, чем требовал его долг.
Но вы знаете, милый Гито, мы, бедные министры, нуждаемся часто и в другого рода людях, не только в храбрецах. Мы нуждаемся в ловких людях. ДАртаньян при покойном кардинале, кажется, был замешан в крупную интригу, из которой, по слухам, выпутался очень умело?
Монсеньер, по этому поводу, сказал Гито, который понял, что кардинал хочет заставить его проговориться, я должен сказать, что мало верю всяким слухам и выдумкам. Сам я никогда не путаюсь ни в какие интриги, а если иногда меня и посвящают в чужие, то ведь это не моя тайна, и ваше преосвященство одобрит меня за то, что я храню ее ради того, кто мне доверился.
Мазарини покачал головой.
Ах, сказал он, честное слово, бывают же счастливцы-министры, которые узнают все, что хотят знать.
Монсеньер, ответил Гито, такие министры не мерят всех людей на один аршин: для военных дел они пользуются военными людьми, для интриг интриганами. Обратитесь к какому-нибудь интригану тех времен, о которых вы говорите, и от него вы узнаете, что захотите за плату, разумеется.
Хорошо, поморщился Мазарини, как всегда бывало, когда речь заходила о деньгах в том смысле, как про них упомянул Гито, заплатим если иначе нельзя.
Вы действительно желаете, чтобы я указал вам человека, участвовавшего во всех кознях того времени?
Per Вассо![2]воскликнул Мазарини, начиная терять терпение. Уже целый час я толкую вам об этом, упрямая голова!
Есть человек, по-моему, вполне подходящий, но только согласится ли он говорить?
Уж об этом позабочусь я.
Ах, монсеньер, не всегда легко заставить говорить человека, предпочитающего молчать.
Ба! Терпением можно всего добиться. Итак, кто он?
Граф Рошфор.
Граф Рошфор?
Да, но, к несчастью, он исчез года четыре назад, и я не знаю, что с ним сталось.
Я-то знаю, Гито, сказал Мазарини.
Так почему же вы сейчас жаловались, ваше преосвященство, что ничего не знаете?
Так вы думаете, сказал Мазарини, что этот Рошфор
Он был предан кардиналу телом и душой, монсеньер. Но, предупреждаю, это будет вам дорого стоить: покойный кардинал был щедр со своими любимцами.
Да, да, Гито, сказал Мазарини, кардинал был великий человек, но этот-то недостаток у него был. Благодарю вас, Гито, я воспользуюсь вашим советом, и притом сегодня же.
Оба собеседника подошли в это время ко двору Пале-Рояля; кардинал движением руки отпустил Гито и, заметив офицера, шагавшего взад и вперед по двору, подошел к нему.
Это был дАртаньян, ожидавший кардинала по его приказанию.
Пойдемте ко мне, господин дАртаньян, проговорил Мазарини самым приятным голосом, у меня есть для вас поручение.
ДАртаньян поклонился, прошел вслед за кардиналом по потайной лестнице и через минуту очутился в кабинете, где уже побывал в этот вечер.
Кардинал сел за письменный стол и набросал несколько строк на листке бумаги.
ДАртаньян стоял и ждал бесстрастно, без нетерпения и любопытства, словно военный автомат, готовый к действию или, вернее, к выполнению чужой воли.
Кардинал сложил записку и запечатал ее своей печатью.
Господин дАртаньян, сказал он, доставьте немедленно этот ордер в Бастилию и привезите оттуда человека, о котором здесь говорится. Возьмите карету и конвой да хорошенько смотрите за узником.
ДАртаньян взял письмо, отдал честь, повернулся налево кругом, не хуже любого сержанта на ученье, вышел из кабинета, и через мгновение послышался его отрывистый и спокойный голос:
Четырех конвойных, карету, мою лошадь.
Через пять минут колеса кареты и подковы лошадей застучали по мостовой.
III
ДВА СТАРИННЫХ ВРАГА
Когда дАртаньян подъехал к Бастилии, пробило половину девятого.
Он велел доложить о себе коменданту тюрьмы, который, узнав, что офицер приехал с приказом от кардинала и по его повелению, вышел встречать посланца на крыльцо.
Комендантом Бастилии был в то время г-н дю Трамбле, брат грозного любимца Ришелье, знаменитого капуцина Жозефа, прозванного «Серым кардиналом».
Когда во времена заключения в Бастилии маршала Бассомпьера, просидевшего ровно двенадцать лет, его товарищи по несчастью, мечтая о свободе, говорили, бывало, друг другу: «Я выйду тогда-то», «А я тогда-то», Бассомпьер заявлял: «А я, господа, выйду тогда, когда выйдет и господин дю Трамбле». Он намекал на то, что после смерти кардинала дю Трамбле неминуемо потеряет свое место в Бастилии, тогда как он, Бассомпьер, займет свое при дворе.
Его предсказание едва не исполнилось, только в другом смысле, чем он думал; после смерти кардинала, вопреки общему ожиданию, все осталось по-прежнему: г-н дю Трамбле не ушел, и Бассомпьер тоже просидел в Бастилии чуть не до конца своей жизни.
Господин дю Трамбле все еще был комендантом Бастилии, когда дАртаньян явился туда, чтобы выполнить приказ министра. Он принял его с изысканной вежливостью; и так как он собирался как раз сесть за стол, то пригласил и дАртаньяна отужинать вместе.