Зачастили дожди, на вокзал поезда местного значения, матрисы, привозили запахи осенних полей, выкопанной картошки, яблок и груш, привядшей зелени, и влажный запах земли зависал на улицах.
В центре с тротуаров у кофеен убирали внутрь столики и кресла, запах кофе и коньяка исчезал за закрытыми дверями «Музы», жизнь пряталась в уют застолья. Затяжные дожди загоняли завсегдатаев в задымленные помещения кофеен, переполненные голосами, смехом, громкими разговорами, здесь текла жизнь, здесь ее прожигали. Эта невидимая линия отделяла пивохлебов и повес от окружающего мира улиц, магазинов, киосков, кинотеатров, БАМа и Восточного, Загребелья и Старого парка его называли по-разному. Лучше всего подходило слово «Центр». Это магическое пространство творили несколько улиц, которые как-то сохранились после штурма советских войск в 1944 году. Для меня сам центр был очень ограниченным пространством: несколько кварталов от улицы Сагайдачного и Валовой, ряд старых домов у швейной фабрики и улицы Каминной, мимо областной библиотеки и дальше к Театральной площади, они определяли в моем представлении сущность Тернополя, его европейскость, его разрушенную и уже никогда не возродившуюся топографию, его образ человеко-коня, кентавра, «смесь бульдога с носорогом».
В Тернополе, как это свойственно галицким городам, одновременно уживались различные временные слои: австро-венгерский и польский центр и Новый Свет, хрущевский микрорайон Дружба, начало брежневской поры Восточный, развитой социализм БАМ, канун упадка советской империи Аляска, Канада.
Поэтому (или не поэтому), но в 80-е годы БАМ пер на Восточный, Новый Свет на Старый парк, Дружба шла на Центр каждый участок города имел детскую комнату милиции и, соответственно, своих героев. Советские подростки, наслушавшись уголовных песен Высоцкого и Вилли Токарева, формировали свой кодекс чести и порядочности, который часто совсем не совпадал с кодексом строителя коммунизма, защищали свою «малую родину» с вызывающей яростью. Чужака сразу вычисляли, расспрашивали, кого он знает из Старого парка или Центра, и если это был обычный мужик, не посвященный в тонкости локального патриотизма, то этот вечер не сулил ему ничего хорошего.
Поэтому (или не поэтому), но в 80-е годы БАМ пер на Восточный, Новый Свет на Старый парк, Дружба шла на Центр каждый участок города имел детскую комнату милиции и, соответственно, своих героев. Советские подростки, наслушавшись уголовных песен Высоцкого и Вилли Токарева, формировали свой кодекс чести и порядочности, который часто совсем не совпадал с кодексом строителя коммунизма, защищали свою «малую родину» с вызывающей яростью. Чужака сразу вычисляли, расспрашивали, кого он знает из Старого парка или Центра, и если это был обычный мужик, не посвященный в тонкости локального патриотизма, то этот вечер не сулил ему ничего хорошего.
Другим популярным видом развлечений среди тернопольских пацанов были ходки: вооружившись кастетами, арматурой, металлическими цепями и палками с заточенными концами, идти к рабочим общежитиям бить «быков», сельских хлопцев, работавших на комбайновом заводе, на текстильном комбинате или на радиозаводе. Возле таких общежитий постоянно дежурили милицейские машины, были комнаты дружинников. Но в какой-то момент вдруг из ниоткуда, как саранча, налетала стая вооруженных пацанов, которые крушили все на своем пути и лупили всех, кто попадал под этот смерч. Сыпались битые стекла в окнах, потрескивали искрами разбитые фонари, а через несколько минут милицейские ВАЗики с включенными сиренами мчались, раздирая пронзительным звуком и фарами тьму осенней ночи.
БАМ в 80-х еще достраивали и одновременно начали заселять. Подавляющее большинство жителей этого микрорайона составляли выходцы из сел, а теперь рабочий класс, который производил свеклоуборочные комбайны, шоферил, строил дома, ремонтировал дороги, убирал. Долгое время на БАМ можно было добраться только знаменитым автобусным маршрутом 20. По этому направлению ползли старые ЛиАЗы и несколько новых «икарусов», в которые набивалась тьма пассажиров: рабочие после заводских смен, пенсионеры (им всегда не хватало места, они сокрушались о морали молодежи или об урожае этого года и знали обо всем на свете), пьяные юнцы, которые вызывающе дышали тебе в лицо смесью перегара и сигаретного дыма.
БАМ быстро разрастался, к нижнему прибавился верхний, Центральной улицей нижнего была улица Чалдаева, а верхнего Киевская, условная граница проходила по улице Пушкина. Нижний и верхний БАМы тоже враждовали, но не так отчаянно. Ништяк было посидеть с чуваками у подъезда и погорланить песни, за джинсы могли побить, кожанку могли снять, джинсовая куртка подвергалась опасности, на дискотеках всегда были разборки, пили в основном чернила, курили сигареты с фильтром по 40 копеек («Космос» по 70 копеек считался высшим пилотажем). Кино смотрели советское и зарубежное, разрешенное цензурой. Почему-то считалось, что французские фильмы о сексе, индийские это песни и танцы, американские о неграх и безработице, югославские о вожде индейцев с Гойко Митичем. В кинотеатры бегали не только смотреть фильмы, а что значительно важнее целоваться в темноте и щупать подружку.