Вторая история про парня, купившего машину за 800 тысяч рублей. После наводнения он возил её в Краснодар. Перевозка обошлась в 20 тысяч, за ремонт же потребовали 900. В голове у него, видимо, тоже что-то сдвинулось. По возвращении машины в Крымск он долго ходил вокруг неё, потом швырнул в лобовое стекло мобильник и куда-то ушёл.
А я смотрю-смотрю, думаю, чего это он ходит? Машина-то на улице стоит, всё видно. Потом возвращается и начинает её бензином обливать сжечь хотел. Тут к нему мужики подбежали, скрутили, а то, не дай бог, полыхнуло бы, а там же дети кругом бегают играют.
Спрашиваю:
На вашей улице никто не погиб?
Нет, говорит Аня. На соседней четверых увезли. Я дома была, сын прибегает, кричит: «Мама, там трупы увозят». Я вышла, а их уже погрузили, только чья-то нога через борт болтается.
Вдесятером мы работаем до вечера, и всё равно остаётся работа на завтра. На прощание хозяева накрывают для нас шикарный стол: варёная картошка, банка маринованных помидоров, сало, свежие овощи, белое домашнее вино и чача. Мы уже не боимся муляки и, несмотря на строжайшие лагерные наказы не прикасаться к еде и фруктам, пережившим потоп, с удовольствием едим консервы из подвала мы сами очищали эти банки. Запах чачи напоминает об утреннем похмелье, но мне кажется, что это было неделю назад, и я пью её, вкуснейшую, пятидесятиградусную, закусывая прохладными кусочками сала. Из-за дикой жары в лагере не готовят мясных блюд. Особо страждущим выдают тушёнку, которая, несмотря на «Высший сорт», наполовину состоит из жил и кожи.
Татьяна Ивановна пьёт за наших родителей, она говорит, что гордится нами, что мы вернули ей веру в молодёжь. Приглашает приезжать в гости «дом большой, всем хватит места». Мы растроганы и польщены. Мы работали не за благодарность, и, может быть, потому похвала приятна вдвойне.
В лагерь возвращаемся затемно. Игорь и чернявый Дима отправляются топить баню им надо раскочегарить адскую машинку, которая греет воду, идущую в душ. Остальные разбредаются кто куда.
Мне уже трудно обходиться без иронических перепалок с костыляшкой Димой. Поэтому, наспех выслушав отчёт Лотты о пострадавших детях (к ним на детскую площадку она ездила сегодня), я тащу её на кухню. Там много людей, но Костыляшки нет.
Мы садимся на раскладушки и негромко поём.
И Дима появляется. Негодуя, что мы запели только сегодня, в то время, как он уже месяц ищет, кто тут умеет петь!
Мы поём долго, у меня не хватает времени даже выкурить сигарету. Когда я закуриваю, кто-то просит спеть «Алёшу» или «Смуглянку», и я не могу удержаться, я пою, понимая, что сигарета догорает до фильтра. Допеваю, закуриваю новую, и всё повторяется. Дима ищет записи песен в своём телефоне и подсовывает мне с вопросом: «А эту знаешь?» и я знаю почти каждую.
После трудового дня ломит спину, я сажусь на корточки перед Лоттой и прошу не в службу, а в дружбу помять мне плечи. Дима поднимает меня и усаживает перед собой. Он мнёт мне плечи, потом запускает руки под футболку и мнёт лопатки, потом бока и зачем-то живот. Я не протестую, я готова изобрести вечный двигатель, лишь бы этот массаж не кончался. Глядя на мою блаженную физиономию, Лотта тоже требует массажа, и мне всё-таки приходится уступить место. Судя по выражению её лица, Дима проделывает с ней всё то же самое.
Кто-то приносит траву, и мы курим её, продолжая петь.
В три часа Дима удаляется на покой со словами:
Ну, вы заходите, если что! Можно обе
Разумеется, мы не заходим.
Дима
Ночь я провела на раскладушке возле кухни. На соседней устроился Дольче и Габбана и долго о чём-то повествовал, так что уснула я под уютное бормотание. Через два часа меня бессовестно разбудили.
Тут кофе привезли! кричит мне Костыляшка. Настоящий!
Ранним утром из Москвы вернулась группа волонтёров, они и привезли нам блага цивилизации. Странно узнавать, что в мире существуют водопровод и метро.
Я сажусь за стол, опираюсь щекой на руку и в полудрёме пытаюсь процедить кофе сквозь салфетку. Дима хохочет, глядя на меня.
На сегодня назначен переезд. Нижний лагерь отодвигается в сторону туда, где раньше стояли военные и нашисты, чуть ли не на километр от нашей прежней стоянки. Официально, это сделано для полного отделения от верхнего лагеря, чтоб не путались вода, продукты, гуманитарка и люди. Я не вижу смысла в беготне, мне хочется одного работы. Приходят начальник верхнего лагеря и доктор Рома, пытаются доказать очевидную глупость переезда, но бесполезно.
Доктора Рому я побаиваюсь он суров и язвителен. Но мне его жаль: наши волонтёры постоянные посетители медпункта, пол-лагеря ходит в бинтах. VIP-статусом наделена Мила она досталась нам в наследство от съехавших националистов (были там и такие) и регулярно лечит то ногу, то руку, то глаза, то обморок. Я ни разу не видела её за работой, но уезжать в Москву она категорически отказывается. Ещё есть чернявый Дима с тепловым ударом. Луиза, у которой периодически шалят то ли сосуды, то ли сердце. Наконец, Дима-костыляшка. Всем им нужна помощь, и Роме наверняка придётся бегать туда-сюда.