Потому что у меня всего один выходной.
Так отдохни! Не теряет надежды супруг и похлопывает рукой по дивану.
Потом, обещает ему Елизавета и скороговоркой проговаривает пути преодоления чрезмерной зеленцы в многострадальной кухне: Добавить бежевого. Светлые бордюры. Белые салфетки, полотенца и шторы. Разбавить зелень и будет смотреться отлично!
Супруг идти по магазинам не хочет, мотивируя это тем, что ненавидит «этих торгашей» и больше не может мириться с невозможно высокими ценами.
Это Москва! напоминает ему Елизавета и, оставив надежду поднять супруга с дивана, сообщает: Ну я пошла. Постараюсь недолго.
Давай, лапулечка. Приходи скорей.
Елизавета не удостаивает мужа ответом и хлопает входной дверью.
Лиза! кричит он в пустое пространство. Сколько можно?! Неужели трудно попридержать дверь?! Ну как ребенок, ей-богу!
Возмущение по поводу халатного отношения к имуществу быстро ослабевает, и супруг с чувством полного удовлетворения погружается в дрему, не обращая внимания на рев стадиона и возгласы комментатора транслируют футбольный матч.
Хо-ро-шо.
Хо-ро-шо.
Из магазинов Елизавета возвращается вечером, уставшая и поникшая.
Купила что-нибудь, лапуль? приветствует ее супруг и торопится навстречу своему счастью.
Нет, сообщает расстроенная жена и швыряет в сердцах ключи от квартиры.
А что так? Еще не все магазины обошла?
Не обращая внимания на шутливую интонацию супруга, Елизавета протяжно вздыхает:
Безумие какое-то. Ткани-то нужно полтора на полтора, а вместе с работой выходит десять-пятнадцать тысяч или около того. И это везде! Представляешь?! Можно подумать, я не занавески на кухню покупаю, а антикварный гобелен.
А что ты удивляешься? назидательно обращается к ней супруг. Это Москва!
Какая разница! возмущается Елизавета. У каждой вещи должна быть своя цена. И кусок ткани полтора на полтора не может стоить десять тысяч.
Так это же с работой!
Ну и что, что с работой! Там работы-то на двадцать минут: тут подогнуть, там прострочить. Вон машинка. Вот руки. Не боги горшки обжигают! И вообще, дело не в этом.
А в чем?
Ничего нет подходящего
Этого не может быть! не верит супруг.
Может! обрывает его Елизавета на полуслове. Все не то. Весь Ленинский прошла, а без толку. Только время потеряла.
Не расстраивайся, лапуля. Найдем.
Елизавета красноречиво смотрит на выспавшегося мужа и язвительно поправляет:
Не найдем, а найду.
Хорошо. Найдешь, спешно соглашается тот и зовет ее ужинать.
Не буду, отказывается Елизавета и смотрит на свое отражение в зеркале высокой, под потолок, полированной стенки.
А я буду, бормочет супруг и скрывается в кухне.
Чай будешь пить позови, говорит ему жена и указательными пальцами поднимает краешки бровей, отчего глаза становятся раскосыми, лицо приобретает удивленное выражение и кажется немного моложе.
«Чего я хотела-то?» сосредоточенно размышляет Елизавета, разглядывая себя в зеркале. Так и не найдя ответа, она открывает дверцу стенки и внимательно смотрит на содержимое шкафа, невынимаемое годами. «Вспомнила! Елизавета легко хлопает себя по лбу. Тряпки надо достать, завтра стены штукатурить будут в кабинете. Опять грязищу разведут».
Перед нею пестрели какие-то пакеты, некомплектное постельное белье, специально оставленное «на тряпки», коробки с обувью. На всякий случай Елизавета приподнимает крышку одной из них и заглядывает вовнутрь.
Все равно носить не буду, бормочет она себе под нос и рывком вытаскивает коробку. Внимательно осмотрев похороненные в ней туфли, Елизавета сваливает коробку в угол, где копится мусор в ожидании полной ликвидации.
Господи, сколько же барахла накопилось! продолжает она начатую ревизию. Все повыкидываю после ремонта, все равно не пригодится! разговаривает Елизавета сама с собой, ощупывая спрессованные вещи.
Встав на цыпочки, она пытается дотянуться до самой верхней полки, где аккуратно уложены свертки с тряпками, переданные мамой для «технических нужд» во время ремонта. Часть из них из «бабушкиного сундука». Елизавета это знает точно, потому что в прошлый свой приезд сама маму об этом просила. Оставь, мол, когда сундук разбирать будешь
Сразу достать хотя бы один из свертков не получается: Елизавета плюхается на пятки, а потом все-таки вытаскивает из утрамбованной кучи первый попавшийся под руку пакет. В нетерпении она разрывает его и обнаруживает разномастное белье. Надо бы отвезти на дачу, думает Елизавета и пытается засунуть пакет обратно. В результате чего с верхней полки падает соскользнувший от неверных движений сверток и больно ударяет по плечу.
Прилетела! доносится до нее в этот момент возглас мужа. Лапуля, опять сорока прилетела. Может, ей выкинуть что-нибудь?
Елизавета, забыв про приметы, потирает ушибленное плечо и отрешенно рассматривает упавший на пол сверток.
Иду, иду! кричит она мужу, думая, что тот приглашает ее пить чай. Сейчас!
Но вместо этого присаживается на корточки, завороженно глядя на лежащий на полу пакет. Знакомая бумага. Оберточная, пожелтевшая от времени. Местами протершаяся под грубой бечевкой.
Елизавета ловко развязывает узел и пытается развернуть сверток. Он несколько раз переворачивается вслед за движением бечевы и, словно нехотя, приоткрывает свое пахнущее нафталином содержимое. Чувствуя странное томление, Елизавета раскрывает сверток до конца и замирает: там белоснежный тюль. На внутренней стороне оберточной бумаги каллиграфический бабушкин почерк: