Без особой суеты они связали нам руки за спиной, чем вызвали очередную вспышку ярости гнома, отозвавшегося вслух новым для меня ругательством “палачи”. Что до меня, так в этот знаменательный, полный событий день их действия не произвели на меня совершенно никакого впечатления. Все происходящее я воспринимал как обязательное условие представления, вроде того, что дают бродячие артисты, заглянувшие в нашу деревню в Вечной Долине. Не говоря уже о том, что те ниточки, которыми они связали мои лапы, я мог разорвать, если бы захотел, за один вздох.
На балконе появился старичок, который навещал нас в тюрьме. Все так же разодет, как праздничное дерево, весь в бантиках и кружевах. Его сопровождали двое перезрелых парней в черном и выдра с голыми плечами и в белом.
Почему выдра? Потому что мамуля называет таких девах выдрами.
Сама длинная, волосы белые, крашеные, гладко зализанные назад, не худая, но и не толстая – в теле девка. Я никогда не претендовал на роль впередсмотрящего, тем более что до цели было не более двадцати локтей, но скажу одно – это, как его… лицо той дамы… я даже и описать‑то не могу! Короче – либо она рассолу опилась, либо, как прошипел гном, “презрение, презрение, брезгливость, и еще раз все по кругу”. Извините, но по‑другому сказать о данном предмете не могу.
– Это кто, его дочь?
Гном, низко наклонив голову, ответил, еле шевеля губами:
– Жена.
– Нет, что, правда?!
– Что здесь такого, он может себе это позволить.
– Молодец, парень! У нас в деревне на молодой вдовице Кряж женился. И что ты думаешь, баба уже вторым брюхата, а ведь деду уже под сотню годков будет! А у этого, как его там, ну у… гупернатора ребятишки есть? Сколько?
Не знаю, что я такого сказал, но эти двое в капюшонах тихо заржали. Потом один из них шепотом окликнул нас:
– Ребят, вы там потише, а то точно повесят.
– Что, есть шанс? – встрепенулся Дож.
– Ну, случаи разные бывают.
– Интересно, с чего бы такая лояльность?
– Гном, что до вас обоих, то вы нам оба по барабану – нам уже заплатили.
Снова заревели трубы, и к нам на помост легко выскочил плотный, широкий книзу мужичок лет сорока пяти – пятидесяти.
– А это кто? – толкнул я гнома.
– Массовик‑затейник, – процедил тот. – Прокурор, адвокат и судья в одной роже, в смысле лице.
– Судья Джошуа к вашим услугам, друзья мои, – повернулся этот тип к нам, широко улыбаясь.
– Отродье и все боги! – сплюнул гном. – Ушастый Джо собственной персоной. Ну, все, великан, можешь молиться, ибо теперь нам точно…
Улыбка Джошуа стала еще шире:
– Как спалось‑ночевалось? Крепок ли был сон? Придумали ли последнее желание? Как прошла исповедь? Не отвечайте, ребята, уже наслышан. Во всех подробностях, хе‑хе… А тебя, гном, я помню, помню. Как бишь тебя зовут? Имя такое дурацкое, его не помню, а вот прозвище запомнил, запомнил – Вшивые Лохмотья, по‑моему, так, да?
– Дож – Дырявый Мешок, кретин! – рявкнул гном.
– О, как тебя жизнь скрутила! – Ушастый сделал невозможное – улыбнулся еще шире.
– Теперь твое прозвище стало еще длиннее, к нему надо добавлять еще и титул. А вот скажи: “кретин” – это что‑то вроде графа или маркиза, да? Хе‑хе‑хе… Ну и ладушки! Извините, ребята, – работа, хе‑хе!
– Встречались как‑то, лет пять назад, – ответил на мой молчаливый вопрос гном, – растет жакхе,а ведь простым стукачом был.
Палачи, уже никого не стесняясь, ржали во все горло.